Пределы реформ. Министерство внутренних дел Российской империи в 1802-1881 годах - Даниэль Орловский

1859 года, но от деятельного участия в дальнейшей работе над Крестьянской реформой был отодвинут более молодыми и «ультрапрогрессивными» фаворитами министра – Милютиным и Соловьевым [Левшин 1885: 535, 539 прим., 544–554].

В следующие несколько месяцев МВД всячески давило на местных дворян, чтобы те обратились к Александру с просьбой позволить создавать комитеты согласно программе рескрипта. По заведенному порядку министерство побуждало непокорных дворян подавать прошения в качестве якобы «выхода на арену политической жизни». Нобилитет, по мысли министерской бюрократии, должен был предстать добровольным инициатором и старательным партнером в деле собственного преображения, в то время как всем заправляло бы само МВД. То, что казалось смелым шагом к конституции – институционализация участия дворян и профильных специалистов в законодательном процессе через губернские комитеты, – на деле являлось откровенной манипуляцией [Захарова 1975: 25–27]. Реальная политическая власть, право на инициативу и принятие решений – все это должно было оставаться государственной монополией, реализуемой посредством министерской бюрократии.

На заре Александровской эпохи лейтмотивом политики МВД во многих областях являлось продвижение институционализированных решений возникавших проблем, а также поддержка регулярной министерской бюрократии, противодействующей власти персоналий и в целом антиинституциональному характеру министерской власти. Вместе с тем уже в первые месяцы по воцарении Александра министерская зависимость от политических мифов была во многом схожа с политическими реалиями Франции, Австрии и Пруссии[344].

На практике МВД открыто манипулировало губернским дворянством, перетягивая его на свою сторону. Главный комитет не возражал против того, чтобы считать губернские комитеты «коллегиально-бюрократическими» государственными органами. Столичные чиновники запустили маховик, по весьма удачному определению Филда, «инженерии согласия», и, отвечая на «распубликованные» рескрипты, местные власти пытались выстроить равновесие «между требованиями начальства и опасениями знатных соседей» [Field 1976: 133, 140–141].

Но и помимо описанного «выкручивания рук» губернскому дворянству и подготовки проектов, которые местные депутации должны были передать в Петербург, в столице происходили и иные важные изменения. Сановники Главного комитета и лично поставленный царем надзирать за ходом реформы Я. И. Ростовцев вновь вынуждали МВД занять оборонительную позицию. В апреле 1858 года комитет от лица правительства объявил о принятии обновленной программы будущей реформы, главным автором которой выступил М. П. Позен. Новый план предусматривал возможность безземельного освобождения, а также давал гораздо большие полномочия губернским комитетам, знаменуя таким образом отход от позиции МВД. Министерское же представление было отвергнуто, несмотря на то что Соловьев довольно смело распространил свой проект тиражом 100 экземпляров. Тем не менее МВД оказывала немалое административное влияние, при помощи министерских циркуляров ограничивая власть помещиков над крепостными. Комитет выступал против, пытаясь ограничить распространение циркуляров, хотя и не подвергая сомнению законность министерских действий. Ланской также поднял вопрос о распространении официальной информации[345]: он предлагал череду публикаций, которые бы в положительном ключе освещали правительственную точку зрения, устроив таким образом искусственные и бюрократически управляемые дебаты, наподобие тех, что великий князь Константин Николаевич и его «просвещенные» сотоварищи мечтали сделать неотъемлемой составляющей русской политической жизни. Подобное изложение государственной точки зрения едва ли можно было счесть полноценными дебатами, и все же дворяне выступили категорически против, а Главный комитет безуспешно пытался их успокоить. Количество отзывов в периодической печати росло небывалыми темпами, порождая уже реальные политические проблемы, которых сторонники искусственных дебатов не сумели предвидеть [Field 1976: 150–152; Lincoln: 379–428].

Императорские распоряжения, данные по итогам заседаний комитета 26 октября и 4 декабря 1858 года, а также учреждение 17 февраля 1859 Редакционных комиссий ознаменовали господство Ростовцева и очередной виток в стремлении подчинить МВД самодержцу и его соглядатаям. Так, в октябрьском распоряжении комитет обещал беспристрастие в отношении как крестьян, так и дворян, обязуясь составить всероссийский устав. Обсуждался и порядок рассмотрения представлений губернских комитетов. Главное процедурное нововведение заключалось в возможности правительства заручиться мнением «экспертов» в дополнение к сведениям, полученным от губернских депутаций. Поскольку было очевидно, что эксперты выскажутся в пользу освобождения крестьян вместе с землей, то есть подтвердят государственную точку зрения, губернские проекты было решено лишить статуса, дарованного им рескриптами и апрельской программой. Губернские представления сводились теперь к привычным «прошениям», не играя более существенной роли в расширенном законодательном процессе.

В декабрьском распоряжении Ростовцев изложил принципы освободительной реформы, оказавшиеся довольно схожими с предложенными Соловьевым и Милютиным. Ростовцев отстаивал право крепостных на экономическую и правовую свободу от гнетущей опеки дворян. Первоочередной целью реформы провозглашался выкуп крестьянами наделов, что для некоторых было равнозначно посягательству на неприкосновенность дворянской земельной собственности. Выкупные платежи должны были осуществляться постепенно, а по завершении оканчивать «временнообязанные» отношения крестьянина к помещику. В юридическом плане бывшие крепостные получали «гражданские права» непосредственно вследствие объявления указа об освобождении и, самое главное, более не подлежали ни административной, ни полицейской власти помещика над собой. Данные полномочия передавались крестьянской общине и выборным от крестьянских волостей, подчиненных непосредственно губернским властям. Все это прямо противоречило положениям рескриптов и апрельской программы, на основании которых разрабатывались прочие документы, подготавливавшие будущую реформу.

С учреждением Редакционных комиссий, которым была поручена разработка комплекса освободительных законов, МВД вновь было вынуждено изыскивать способы посредничества между губернскими собраниями и правительством. Хотя Редакционные комиссии были переданы в ведение Ростовцева, туда были немедленно назначены ключевые чиновники МВД, призванные задавать тон в работе над реформой. Таким образом, мало организованные и куда менее бюрократически компетентные несогласные терпели институциональное поражение. В Редакционных комиссиях господствовал альянс бюрократов-аболиционистов от МВД и дворянской интеллигенции, разделявших убежденность Ростовцева в необходимости освобождения вместе с землей. За закрытыми бюрократическими дверьми порой происходили нешуточные дебаты среди единомышленников по сути вопроса. Скажем, Милютин не раз голосовал вместе с Самариным и прочими против более радикальных предложений Соловьева, которые самопровозглашенному ревнителю крестьянских интересов приходилось отстаивать в одиночку Тем не менее все были единодушны в противоборстве с реальными и мнимыми врагами священной цели освобождения, находящимися как внутри правительства, так и вне его. По многим вопросам МВД удалось продавить свои взгляды через Редакционные комиссии, и с высочайшего одобрения освободительные законы вступили в силу [Field 1976:233–358; Захарова 1975: 27–47; Зайончковский 1954: 108–124].

В итоговом варианте правительство пошло на ряд уступок дворянству, чтобы избежать обвинений в уничтожении целого сословия через изъятие его экономической базы [Field 1976: 324–358; Зайончковский 1954: 125–151]; см. также [Macey 1977: 14–30]. Было объявлено о переходе крестьян на выкуп, но также устанавливались правила рассрочки и дополнительных платежей в качестве финансовой компенсации дворянству, вкупе с сохранением общинных и иных сложившихся исторически порядков крестьянской жизни. Даже обещанные крестьянам гражданские права оказались едва ли полноценными. «Новоосвобожденные» крепостные оказывались подчинены правовым и административным органам, содействовавшим кастовой изоляции крестьянства.

Наконец,