Убийца из прошлого - Моника Кристенсен

– Похоже, у них у всех разные цели, – негромко сказал Харальд Ольдерволл.

– Доволен, наверно, был, что своего добился? – Якоб Кремер стоял спиной к перилам и не спускал глаз с палубы – чтобы никто не смог подобраться к ним незаметно. Теперь он всё время был начеку.

– Можно и так сказать. Странный он тип, мужик этот. Я ему не доверяю. Ты видел, какое у капитана Фрея лицо было, когда этот про подвиги свои заливал? Да, вот господин Джордж совсем из другого теста сделан.

– А что с нашими подозрениями? Удалось тебе со Свердрупом перемолвиться без посторонних? Предатель у нас на борту или всё-таки нет? Вот гадко будет, если окажется, что мы человека зря держим за шпиона и доносчика. Какие у нас доказательства? Ещё несколько месяцев назад мы ему доверяли.

Харальд Ольдерволл резко обернулся и вскинул руку. Ему послышался какой-то звук за одним из ящиков. Спустя несколько секунд одна из собак поднялась, чтобы встряхнуться, и загромыхала цепь.

– Согласен. Мужик-то мучается. И если мы ошиблись, это уж распоследнее дело будет.

– Да. И на чём основаны наши подозрения? На нескольких фразах твоей свояченицы, фру Халворсен? Так когда она тебе писала, то понимала небось, что цензура каждое слово читает. В особенности из отделения «Стуре Ношке» в Харстаде. Над ними же государственная полиция нависла из-за угона…

– Не говори «угон». Другое слово найди. – Харальд Ольдерволл побледнел. – В этой войне есть правые, а есть неправые. И мы, чёрт меня дери, об этом не забудем.

Якоб Кремер ничего ему не ответил. Не было таких слов, от которых стало бы легче. Расправа над друзьями из Лонгиера тяжкой виной легла на их плечи – такое не забывают.

– Помнишь письмо? Там было написано: «На твой вопрос ответ «нет». Я обращалась к одному чиновнику. Не доверяй незнакомцам с востока». То есть никаким партизаном он не был – разве можно это иначе понять? И что может значить последнее предложение, как не то, что он был немецким шпионом? А что они его отправили на север, в Лонгиер, так ничего удивительного, если вспомнить, что там творилось, – сначала попытка захватить «Исбьёрн», потом эвакуация.

– Ну, Харальд, если ты так в этом уверен, надо кого-нибудь предупредить. Раз не вышло сегодня переговорить с Эйнаром Свердрупом на «Исбьёрне», скорее иди к Джорджу Фрею. С ним можешь говорить открыто. Только скажи ещё, что мы не совсем уверены, бога ради.

Роберт Эверетт был вездесущ. Стоял в рубке, по-приятельски болтая со шкипером «Селиса», сидел в кают-компании и обедал с экипажем, по вечерам дулся в карты с норвежскими шахтёрами. Он щедро делился припасёнными английскими сигаретами. Водились у него и шоколад, и табак, и шотландский виски. Ничего удивительного, что большинство людей ему симпатизировало. Но ему требовалось втереться в доверие к Фрею. Тот следил за корабельной радиостанцией. И Эверетту пока что было к ней не подобраться.

Эверетт любил деньги. Каждый раз, когда он отправлял сообщение на маленькую немецкоговорящую радиостанцию в Северной Финляндии, на его счёт в английском банке падала кругленькая сумма, переведённая через шведский банк. Его немецкие связные об операции «Фритхам» были уже оповещены. Но с тех пор, как они покинули Гринок, он не отправил ни единого сообщения, и теперь время поджимало. Пора было передавать координаты кораблей.

Ему были известны позывные и шифровальные ключи метеостанции «Нуссбаум», расположенной в бухте Сигне. Но на маленьком судне повсюду был народ. Он не мог себе позволить пойти на риск и воспользоваться собственной портативной радиостанцией. Дать себя застукать с немецкой аппаратурой было всё равно что открыто признаться в шпионаже. Передатчик был последней модели, Эверетт получил его, когда был у родителей. Как радиостанция туда попала, он не знал. В один прекрасный день в прихожей оказалась посылка на его имя.

Оставалось одно – воспользоваться корабельной радиостанцией. И хотя он сидел там с утра до вечера и ловил сигналы немецких метеостанций, поблизости всегда кто-нибудь был. Да и Фрей почти никуда не отлучался. Значит, надо выманить его ненадолго, чтобы хватило времени отправить сообщение. Эверетт не сомневался, что по наводке прилетят немецкие бомбардировщики, но не испытывал ни малейшего сострадания по отношению к другим участникам операции.

Шкипер «Исбьёрна» прекрасно знал, что его называют не иначе как «тот, другой». Но доверить прежнему шкиперу управление судном во время этой операции было решительно невозможно – несмотря на весь его опыт. Шахтёры не забыли и не простили казни пятерых своих лонгиерских товарищей и одного моряка, больше всех помогавшего угонщикам. Они винили шкипера и остальную команду. Но этих виноватых им было мало. Осуждали они и руководство «Стуре Ношке», в первую очередь директора Свердрупа и губернатора Марлова. Дошли до нового шкипера и слухи о предателе, который донёс обо всём немцам, как только ледокол покинул территориальные воды Шпицбергена. Шкипер вздыхал, не зная, что и думать об этом деле. Не хотел бы он быть шкипером «Исбьёрна» во время всей этой истории с угоном.

Ледокол в очередной раз врубился носом в ледовую кромку, шкипер пошатнулся и шагнул в сторону. Всё было без толку, как он уже пробовал объяснить директору Свердрупу. Они не смогут пробиться сквозь льды к Ню-Олесунну. Сейчас шкипер охотно уступил бы место в рубке прежнему капитану. Не то чтобы он сам, больше двадцати лет проплавав в Гренландском море, не знал, как справиться с заданием. Однако с фьордами Шпицбергена он был знаком недостаточно.

Ночью у директора Свердрупа лопнуло терпение. С полудня ледокол «Исбьёрн» продвинулся вперёд не больше чем на несколько сот метров. Свердруп отправился в каюту, но не успел дойти и до середины трапа, как шкипер отдал приказ переложить руль на курс к югу, в устье Ис-фьорда. Мнения командования никто не спрашивал. Лучше уж получить выговор с утра пораньше, чем торчать здесь и понапрасну жечь топливо.

Спустя сутки, в ночь на 11 мая, два корабля пробирались друг за другом по узкому разлому. Ледовая обстановка на пути в Лонгиер оказалась не лучше, чем в Конгс-фьорде. До самой пристани проломить лёд не получится, шкипер так и сказал. И предложил директору Свердрупу подумать о Баренцбурге, если обязательно нужно выгрузить оборудование на сушу. После нескольких взрывов негодования в штурманской рубке на том и порешили.

Но и в Грен-фьорде они буквально ползли вперёд. Ледокол давил лёд всю ночь. А под утро они едва успели скрыться от немецкого самолёта-разведчика, шедшего на небольшой высоте вдоль противоположной стороны Ис-фьорда. Эверетт был в панике и обливался холодным потом. Ему требовалось радио, чтобы связаться с «Нуссбаумом». А потом убраться с «Селиса» до того, как посыпятся бомбы. Но как это осуществить? Случай представился, когда Джордж Фрей спустился к себе в каюту.

До баренцбургской пристани оставалось несколько сотен метров. Она была совсем близко – казалось, стоит только вытянуть руку, и достанешь до стен деревянных домиков на склонах. Некоторые строения стояли в руинах со следами пожара, но таких было немного, большинство домов выглядело целыми. Дороги были ровно покрыты снегом. Моряки и шахтёры высыпали к поручням. Все жадно рассматривали в бинокли Баренцбург.