Убийца из прошлого - Моника Кристенсен

Шнелль был вторым командующим на станции, которая сначала называлась «Кноспле», по имени начальника, а потом, в 1942 году, получила название «Нуссбаум». Он подробно рассказал о своей работе: о прогнозировании погоды, о запуске радиозондов. Немецкий профессор гордился своими военными заслугами. Их деятельности в арктической пустыне немецкое военное командование придавало большое значение. Они, разумеется, ожидали нападения со стороны союзников. И оно произошло. К ним подбирались медленно. Атаковать не решались, устроили засаду. На Шпицбергене, как правило, воевали именно так. За несколько дней до того, как их эвакуировали на немецкой подлодке, произошла стычка. И профессор Шнелль потерял в той стычке своего лучшего друга.

Ветераны зашевелились, сочувственно забормотали. В конце концов, для того эта встреча и задумывалась – признать, что враг тоже умеет дружить и скорбеть.

Но Ханс Шнелль продолжал говорить: свой небольшой доклад он делал не ради сочувствия.

– В 1942 году станция поддерживала радиосвязь с немецким шпионом – немецким не по национальности, а по смыслу своей работы. Он прибыл на Шпицберген на борту одного из двух небольших норвежских кораблей, чьи координаты и передал. Через пару дней корабли попали под бомбардировку – назывались они «Исбьёрн» и «Селис».

Никто из сидящих не проронил ни слова. Никто не шевелился. Было слышно, как за дверью возится повар, гремит посудой, задвигает ящик со столовыми приборами, кладёт масло на разогретую сковородку, что-то кому-то говорит и смеётся.

– Этот шпион работал за деньги, – продолжил профессор Шнелль. – Насколько нам было известно. Вознаграждение, которое он потребовал, было сравнительно невелико, особенно если принять во внимание, что немцы получали возможность наблюдать за проходом норвежских судов вдоль западного побережья Шпицбергена, затем отследить их в Грен-фьорде и выбрать подходящий момент для удара, когда корабли застряли во льдах.

Но во время последнего сеанса радиосвязи произошло нечто странное. После того как метеостанция завершила передачу, шпион начал передавать нам наши собственные координаты. Мы не сразу поняли, в чём дело. Он занимался контршпионажем. И случайно забыл вернуть настройки на частоту союзнической станции. Но, возможно, он перенастроил приёмник. И забыл про передатчик. С тем оборудованием, на котором мы работали во время войны, допустить подобную ошибку было легко. Так что он намеревался выдать нас союзникам.

Ветераны застыли. Но Харальд Ольдерволл вскоре нарушил тишину:

– Вы предполагаете, что у нас на борту был немецкий шпион? Вы про это нам рассказываете?

Якоб Кремер обернулся к нему, он явно волновался.

– Харальд, брось. Что толку скрывать? Мы тоже об этом знали.

Он обернулся к профессору Шнеллю и пояснил:

– Наш Харальд присутствовал на совещаниях руководства экспедиции. Их, разумеется, проинформировали. Всё так, как вы и предполагали. Имелся двойной агент, который должен был перехватывать передачи вражеских радиостанций, должен был вас искать. Но что-то я сомневаюсь, что план предполагал одновременную выдачу координат экспедиции «Фритхам».

– Это мы и правда знали. Но догадайся мы, что немецкие бомбардировщики прилетели по его наводке, уж я бы знал, что делать. – Петер привстал с места, лицо у него побелело. – Это он убил наших товарищей.

– Да о ком же вы говорите? – не выдержала Эмма. – Вам-то понятно, о ком речь, а мне – нет. А ведь во время той бомбардировки погиб и мой отец, не забывайте.

Поднялся и Роберт Эверетт.

– Вам нечем доказать свою байку. – Он безукоризненно держал осанку. Но его руки заметно дрожали, и он сложил их на груди. – Я никогда не скрывал, что работал на британскую разведку, так что – да, я был двойным агентом. Кто-то же должен делать трудную и грязную работу. Но утверждать, что я работал на немцев… Увольте!

Ханс Шнелль смотрел на него с отвращением.

– Покажи фотографии, Макс.

Ветераны заговорили наперебой и спорили всё то время, пока Макс Зайферт возился с проектором. Наконец на экране возникла первая фотография. Снова вид с самолёта. Расстояние до цели на этот раз было ещё меньше, самолёт пролетал над «Селисом» в какой-нибудь дюжине метров. Корабль сильно накренился, на баке бушует пламя. Видны силуэты спускающихся на лёд людей. А на палубе стоят двое, и один, видимо, поддерживает другого.

– Это мы с Эйлифом, – тихо сказал Ларсен.

Кромка льда почернела от сажи, на льду кровь и морская вода. На переднем плане какой-то человек, встав на колени, пытается поймать плавающий в проломе предмет.

Макс Зайферт переключил слайд, и появилось увеличенное изображение человека у кромки льда. Роберт Эверетт. Разговоры в зале снова смолкли. Следующий слайд представлял собой ещё один фрагмент фотографии, невероятно увеличенный, – изображение предмета в проломе. Оно получилось зернистым и нечётким, но всё-таки не приходилось сомневаться, что в воде плавает что-то вроде чёрного чемодана или ящика. Крышка была открыта, возможно, отскочила, когда ящик перебрасывали через поручни. Внутри находился ещё один ящик, со всевозможными циферблатами и рычажками, – портативная радиостанция. А в центре панели отчётливо читалась белая надпись на немецком языке, свидетельствующая о том, что радиостанция принадлежала метеослужбе ВМФ Германии.

– У меня есть очень простое объяснение, – заговорил Эверетт. – Это не то, что вы подумали…

– Полагаю, сейчас не самый подходящий момент, чтобы смотреть фотографии из кают? Те, которые мой отец прислал из Исландии. – От потрясения Эмма была бледнее обычного.

Себастьян посмотрел на неё с сочувствием. Худшего времени для продолжения рассказа о Роберте Эверетте нельзя было себе и вообразить.

– Да, придётся тебе немного подождать. Сейчас все вспоминают дни перед налётом и думают только о том, как можно было помешать немцам их обнаружить. Если всё так, как говорит профессор Шнелль, то им достаточно было просто запереть Эверетта в каюте, чтобы их координаты остались неизвестны врагу. А у немца нет никаких причин лгать.

– Но у нас так мало времени. Вечером члены Союза ветеранов войны в Арктике собираются провести последнюю встречу. А завтра мы поедем обратно в Лонгиер. И уже до самого отъезда не соберёмся вместе.

– А ты не можешь придумать какой-нибудь другой способ? Что, если попробовать выяснить, кто изображён на снимках, поговорив, например, с Якобом Кремером? Как председатель Союза, он должен знать их лучше всех. Тогда ты сможешь положить каждую фотографию в отдельный конверт с надписанным именем, будет им такой прощальный привет от тебя. Можешь даже вложить свою визитную карточку с припиской, мол, была бы очень рада узнать, что они помнят о последних днях твоего отца.

– Да, но… – Эмма колебалась.

– Подумай об этом.

Роберт Эверетт набрал себе еды и уже шёл к ним. Лицо у него было пунцовое.

– А что будет с ним? – шёпотом спросила Эмма.