Унесенные ветром. Том 2 - Маргарет Митчелл

Как-то днем Скарлетт остановила свою двуколку подле фургонас пирогами Рене Пикара и окликнула Рене, рядом с которым на козлах сидел егодруг — калека Томми Уэлберн.

— Послушайте, Ренни, почему бы вам не поработать уменя? Быть управляющим на лесопилке куда респектабельнее, чем развозить пирогив фургоне. Я почему-то считаю, что вам стыдно этим заниматься.

— Мне? Да я свой стыд давно похоронил! —усмехнулся Рене. — Кто нынче респектабельный? Я всю жизнь былреспектабельный, война меня от этот предрассудок освободил, как освободилчерномазых от рабство. Теперь я уже никогда не будет почтенный и весь в ennui[11]. Теперь я свободный, как птичка. И мне очень нравится мойфургон с пироги. И мой мул мне нравится. И мне нравятся милые янки, которые таклюбезно покупают пироги мадам моя теща. Нет, Скарлетт, дорогая моя, я уж будуКороль Пирогов. Такая у меня судьба! Я, как Наполеон, держусь свойзвезда. — И он с трагическим видом взмахнул хлыстом.

— Но вас ведь воспитывали не для того, чтобы продаватьпироги, а Томми — не для того, чтобы воевать с этими дикарями — ирландскимиштукатурами. У меня работа куда более…

— А вы, я полагаю, были воспитаны, чтобы управлятьлесопилкой, — заметил Томми, и уголки рта у него дрогнули. — Я так ивижу, как маленькая Скарлетт сидит на коленях у своей мамочки и, шепелявя,заучивает урок: «Никогда не продавай хороший лес, если можешь продать плохой ипо хорошей цене».

Рене так и покатился от хохота, его обезьяньи глазкиискрились весельем, и он хлопнул Томми по сгорбленной спине.

— Нечего нагличать, — холодно заметила Скарлетт,не обнаружив в словах Томми повода для веселья. — Конечно, меня нерастили, чтобы управлять лесопилкой.

— А я и не нагличаю. Вы же управляете лесопилкой,растили вас для этого или нет. И надо сказать, управляете очень ловко.Собственно, никто из нас, насколько я понимаю, не делает того, что собиралсяделать, но все же, мне кажется, мы справляемся. Плох тот человек и плох тотнарод, который сидит и льет слезы только потому, что жизнь складывается не так,как хотелось бы. Кстати, а почему бы вам, Скарлетт, не нанять какого-нибудьпредприимчивого «саквояжника»? В лесах их невесть сколько бродит.

— Не нужны мне «саквояжники». «Саквояжники» крадут все,что плохо лежит и не раскалено добела. Да если бы они хоть чего-нибудь стоили,так и сидели бы у себя, а не примчались бы сюда, чтобы обгладывать наши кости.Мне нужен хороший человек из хорошей семьи, смекалистый, честный, энергичный и…

— Немного вы хотите. Да только едва ли такого получитеза свою цену. Все смекалистые, за исключением, пожалуй, увечных, уже нашли себезанятие. Может, они и не своим делом заняты, но работа у них есть. И работаютони на себя, а не под началом у женщины.

— Мужчины, как я погляжу, если копнуть поглубже, неотличаются здравым смыслом.

— Может, оно и так-, но гордости у нихдостаточно, — сухо заметил Томми.

— Гордости! У гордости вкус преотличный, особенно когдакорочка хрустящая, да еще глазурью покрыта, — ядовито заметила Скарлетт.

Оба натянуто рассмеялись и — так показалось Скарлетт —словно бы объединились против нее в своем мужском неодобрении. «А ведь Томмисказал правду», — подумала она, перебирая в уме мужчин, к которым ужеобращалась и к которым собиралась обратиться. Все они были заняты — занятыкаждый, своим делом, причем тяжелой работой, более тяжелой, чем они дажепомыслить могли до войны. Делали они, возможно, то, что вовсе не хотелиделать, — и не самое легкое, и не самое привычное, но все что-то делали.Слишком тяжкие были времена, чтобы люди могли выбирать. Если они и скорбели обутраченных надеждах и сожалели об утраченном образе жизни, то держали это просебя. Они вели новую войну, войну более тяжелую, чем та, которая осталасьпозади. И снова любили жизнь, — любили столь же страстно и столь жеотчаянно, как прежде — до того, как война разрубила их жизнь пополам.

— Скарлетт, — сказал запинаясь Томми. — Мненеприятно просить вас об одолжении после всех дерзостей, которые я вамнаговорил, но все же я попрошу. Да, может, это и вас устроит. Брат моей жены,Хью Элсинг, торгует дровами, и не очень успешно. Дело в том, что все, кромеянки, сами обеспечивают себя дровами. А я знаю, что Элсингам приходится сейчасочень туго. Я.., я делаю все что могу, но у меня ведь на руках Фэнни, а потомеще мама и две овдовевшие сестры в Спарте, о которых я тоже должен заботиться.Хью человек хороший, а вам нужен хороший человек. К тому же он, как вы знаете,из хорошей семьи, и он честный.

— Да, но.., не слишком, видно, Хью смышленый, еслиничего у него не получается с дровами. Томми пожал плечами.

— Очень уж жестко вы судите, Скарлетт, — сказалон. — Но вы все-таки подумайте насчет Хью. Может статься, вам придетсявзять кого-то и похуже. Я же считаю, что честность и трудолюбие Хью возместятотсутствие смекалки.

Скарлетт, промолчала, не желая быть резкой. Она-то ведьсчитала, что лишь редкие качества, если такие существуют вообще, могутвозместить отсутствие смекалки.

Тщетно объездив весь город и отказав не одному ретивому«саквояжнику», она все же решила наконец последовать совету Томми и предложитьработу Хью Элсингу. Это был лихой, предприимчивый офицер во время войны, но дватяжелых ранения и четыре года, проведенных на полях битв, лишили его, каквидно, всякой предприимчивости, и перед сложностями мирной жизни он былрастерян, как ребенок. Теперь, когда он занялся продажей дров, в глазах егопоявилось выражение брошенного хозяином пса, — словом, это был совсем нетот человек, какого искала Скарлетт.

«Он просто дурак, — подумала она. — Он ничего несмыслит в делах и, я уверена, не сумеет сложить два и два. И сомневаюсь, чтобыкогда-нибудь научился. Но по крайней мере он честный и не будет обманыватьменя».

Скарлетт в эту пору очень редко задумывалась над собственнойчестностью, но чем меньше ценила она это качество в себе, тем больше начиналаценить в других.

«Какая досада, что Джонни Гэллегер занят этим строительствомс Томми Уэлберном, — подумала она. — Вот это человек, который мненужен. Твердый, как кремень, и скользкий, как змея. Но он был бы честным, платия ему за это. Я понимаю его, а он понимает меня, и мы бы отлично поладили.Возможно, мне удастся заполучить его после того, как они построят гостиницу, адо тех пор придется довольствоваться Хью и мистером Джонсоном. Если я поручуХью новую лесопилку, а мистера Джонсона оставлю на старой, то смогу сидеть вгороде и наблюдать за торговлей, а они пусть пилят доски и занимаются доставкойтовара. Пока Джонни не освободится, придется рискнуть и дать мистеру Джонсонупограбить меня, когда я буду сидеть в городе, еСЛИ бы только он не был вором!Надо мне, пожалуй, построить дровяной склад на половине того участка, чтооставил мне Чарльз. А на другой половине, если бы Франк так не орал, я быпостроила салун! Ничего, я все равно его построю, как только наберу достаточноДенег, а уж как он к этому отнесется — его дело. Если б только Фрэнк не былтаким чистоплюем. И если бы я, о господи, не ждала ребенка именно сейчас! Ведьочень скоро я стану такой тушей, что и носа на улицу показать не смогу. Огосподи, если бы я только не ждала ребенка! И, господи, если бы только этипроклятые янки оставили меня в покое! Если бы…» Если! Если! Если! В жизни былостолько «если» — никогда ни в чем не можешь быть уверена, никогда нет у тебячувства безопасности, вечный страх все потерять, снова остаться без хлеба икрова. Да, конечно, Франк теперь начал понемногу делать деньги, но Франк такподвержен простуде и часто вынужден помногу дней проводить в постели. А что,если он вообще сляжет! Нет, нельзя всерьез рассчитывать на Франка. Ни на что яни на кого нельзя рассчитывать, Кроме как на себя. А доходы ее до тогосмехотворно ничтожны. Ах, что же она станет делать, если явятся янки и все унее отберут? Если! Если! Если!