Дневник переводчика Посольского приказа Кристофа Боуша (1654-1664). Перевод, комментарии, немецкий оригинал - Олег Владимирович Русаковский

причины, а лишь из легкомысленной алчности к пролитию христианской крови ныне, когда наследственный враг[393], турок, наседает на христиан со всей своей силой, сохраняют союз с крымскими татарами, также наследственными врагами христианства. Христианскому государю, который ищет мира и единства и не склонен к пролитию христианской крови, они якобы грозят враждой, чтобы тем укрепить власть наследственного врага и подвести христиан под его руку. Следовательно, они совершенно отделились от всех христиан. Его Царское Величество будет принужден сообщить все это всем христианским государям и объявить об их, поляков, несправедливых и недостойных христиан происках всему свету, если они не согласятся ни с одним из трех предложенных пунктов. Следом за тем русские объявили, что не встретятся с ними прежде, чем получат ответ и возражение на эту свою грамоту. Русская сторона пошла на это ради того, чтобы отсрочить еще на несколько дней встречу комиссаров с обеих сторон, дабы в это время мог прийти приказ Его Царского Величества. Между тем русские отряды рыскали в Литве, убивая с бесчеловечной жестокостью, сжигая и подвергая разнообразным мучениям. Воистину можно свидетельствовать, что в эти несколько дней из армии, стоявшей под Дубровной, в Москву отправили в вечное рабство около десяти тысяч женщин и малых детей. Крестьяне же без всякой жалости принуждены были отдавать свои невинные жизни под саблями.

1 сентября поляки переслали в ответ русским комиссарам посланную им грамоту, изысканную в своей презрительности, и настаивали на встрече завтра, 2 сентября.

2 сентября состоялась седьмая встреча. Поляки c великим жаром начали жаловаться против посланной русскими грамоты и противоречить ей, упрекая их в том, что подобные несправедливые и безрассудные писания не способствуют миру, а могут лишь вызвать новую кровь и войну. Этим они вполне доказали русским, что у тех нет на уме мира, а их сердца переполнены жадностью, отягощены несогласием, ненавистью, завистью, жестокостью и кровопролитием. Под видом установления мира и спокойствия те якобы искали случая причинить Его Королевскому Величеству, республике и всему польскому народу унижения и оскорбить их, что проистекало отнюдь не из миролюбивых помыслов. В то время как все остальное можно было вытерпеть, нельзя умолчать о том, как они прямо указывали в своей грамоте на то, что поляки, нуждаясь в помощи татар, отделили себя от всех христиан, хотя издавна со славой носили имя передней стены всего христианства против наследного врага[394]. Также и блаженной памяти Владислава IV единогласно избрали посредником, чтобы объединить и примирить все христианство[395]. Поэтому русские должны были бы отнести эти вздорные слова на свой счет и на счет своего народа, который по обычаям, поведению и тираническому нраву сходен много более с варварами, чем с другими христианскими народами. Они охотно желали бы, по их словам, поговорить с богословом, который cтоль неразумно судил об этом предмете и совершенно превратно толковал Священное Писание, отделив от христианства поляков за то, что они использовали татарина против тех, кто нарушил вечный договор с ними, преступил клятву и обещание нерушимой веры и, движимый лишь жадностью, гордостью и высокомерием, принял под свою защиту их мятежных подданных и предателей, казаков, и без какой-либо причины и ведома начал с ними войну, когда их государство было окружено многими могущественными врагами, принес в жертву много сотен тысяч невинных душ, опустошил все земли и края, разорил города и деревни, подобно язычникам, увел подданных, принуждая тех к суеверной религии и иному крещению, и отказывался возвратить то, что было захвачено против права и совести, как если бы он единственно распоряжался в своем лживом сборище всей вселенской церковью и обладал властью отнять вскорости христианское имя и отделить тех от всеобщей христианской общины. Ведь и наш Господь, Христос, порицал в Евангелии того немилосердного священника и левита, который по пути в Иерихон прошел мимо раненого полумертвого человека, и прославлял смилостивившегося над ним язычника-самаритянина, называя его другом и ближним раненого[396]. Равным образом все их государство было ранено, ограблено и разорено разбойниками и убийцами, то есть многими ложными друзьями и насильниками, и оставлено лежать полумертвым. Русские же, которых воистину можно сравнить с еврейскими священниками, книжниками и напыщенными фарисеями из-за их лицемерия и высокомерия, были не только много немилосерднее этого священника и левита, который лишь прошел мимо и оставил раненого без помощи, но и сами присоединились к убийцам, разбойникам и мучителям, так что уже раненное государство еще горше, чем от предыдущих ран, истекало кровью и, брошенное раненным, дошло до крайности, находясь в полном запустении. Кто же был для них ближним и кто проявил милосердие к разоренному и полумертвому государству? Язычник, крымский татарин, еще в первые годы этой войны, движимый милосердием, отринул мятежных подданных и изменников Польской короны – запорожских казаков, которые предались под его защиту, и сам взялся против них за оружие, защищая право и справедливость. Он и до сего дня оказывал обессилевшему государству помощь и поддержку против всех и каждого из его врагов, убийц и разбойников, и поляки могли поэтому принимать эту поддержку и татарскую помощь без всякого упрека и ущерба для своей христианской веры. К тому же бедному солдату или путнику вольно держать при себе собаку, которая в случае нужды защищает и оберегает его повозку от вероломных спутников, замышляющих украсть оттуда последний кусок хлеба и ограбить его. Русские комиссары, однако, не решались вступать в этот богословский спор, но лишь подавали немногие невнятные замечания и выложили на стол некую грамоту, указывая, что полякам следует забрать ее с собой на квартиры и предоставить в соответствии с ней собственную прощальную грамоту. Те отвечали, что если случится так, что они, упаси Бог, вынуждены будут разойтись, не исполнив своего дела, то нет нужды в столь длинном сочинении, написанном на четырех или пяти листах, но хватило бы нескольких строк, чтобы договориться о времени и месте будущего съезда, если Бог этого пожелает, чтобы сохранить тем надежду на мир. Все же они намеревались перевести русское сочинение и, составив свое по собственному усмотрению, послать его русским, а также встретиться еще раз в понедельник 5 сентября и попрощаться.

4 сентября поляки переслали русским через Комара обещанную ими прощальную грамоту, в которой они не одобрили перемирие на восемь месяцев и отказались сдерживать татарина и не вступать в дальнейшем в союзы против России, согласившись лишь на новый съезд в первые дни июня будущего 1665 года с тем же составом посольства на том месте, где соизволят обе стороны. Это поначалу отнюдь не понравилось русским, но все же было принято с извещением о том, что, если нельзя прийти к другому соглашению и договоренности, сгодится и это. Между тем намеревались еще раз сами обговорить это завтра с поляками.

5 сентября состоялась восьмая встреча. Русские целиком и полностью объявили ничтожным и недействительным прощальное письмо, посланное вчера поляками, указывая на то, что они не смогут предстать с таковым перед Его Царским Величеством, своим великим государем, и что лучше желают расстаться без грамоты. Поляки объявили, что в ином случае не дадут собственной грамоты, поскольку невозможно с выгодой защищать их государство без оставления русскими прежде названных городов и земель. Русские же требовали одобрить или общее перемирие на несколько лет, называя в этом случае срок в пять лет и обещая уступить на это время полякам города и области Полоцк и Витебск, или же перемирие до 1 июня будущего года, то есть до завершения предстоящего в Варшаве сейма и следующего за ним съезда, без оставления каких-либо из завоеванных городов. Поляки не желали согласиться ни на что, кроме как на восьмимесячное перемирие с оставлением всех завоеванных городов, кроме Смоленска и Северской дороги, которые следовало удержать до решения сейма. Разногласия еще раз отложили до 9 сентября, когда должна была вновь состояться встреча, в надежде, что из Москвы за этот срок прибудет гонец с другим приказом.

9 сентября, согласно договоренности, состоялась девятая встреча[397]. Русские и в этот раз держались того, чтобы заключить общее перемирие до июня месяца следующего года. Поляки же требовали все завоеванные местности, кроме Смоленска и Северской округи, предоставив это решению сейма – тем, однако, образом, чтобы русские объявили, какими средствами они решились удержать эти местности на своей стороне, поскольку было бы невозможно принять это решение без должного одобрения этого дела на сейме. Из доброй склонности к миру русские предложили Польской короне три миллиона польских флоринов и вместе с тем