Великая княжна в изгнании. Рассказ о пережитом кузины Николая II - Мария Павловна Романова

порождали вражду; жизнь многих изгнанников погрузилась в хаос. Эмиграция разделилась на два лагеря, хотя различия между ними непринципиальны.

В то время я значительно чаще, чем мне бы хотелось, общалась с духовными лицами. Поскольку в Париже стало так много православных, старый храм уже не вмещал всех. На окраине Парижа купили участок, на котором стояла старая неиспользуемая протестантская церковь. Эту церковь предстояло преобразовать в православный храм. Я вызвалась заняться убранством храма в память о членах моей семьи, убитых в революцию. За образец мы взяли план семнадцатого века; Стелецкий, известный русский художник и авторитет по старинному церковному искусству, предложил бесплатно написать фрески и иконы. На то, чтобы завершить начатое, у нас ушло два с лишним года, и мне пришлось так трудно, что я невольно жалела, что взялась за это. Церковники неуклюже вмешивались в убранство, не считаясь с принципами художественной целостности, в которых они ничего не смыслили; художник, раздраженный постоянным вмешательством, доведенный до грани нервного срыва, снова и снова угрожал бросить работу. Меня вызывали, чтобы сгладить недоразумения, которые случались слишком часто. Тем не менее, несмотря на трудности, работа была выполнена, и сейчас маленькая церковь служит ярким образцом русского религиозного искусства. Церковь стоит на холме, окруженная деревьями; в ней царит совершенно русская атмосфера.

Глава XXI

Свадьба в семье

После разъезда с мужем у меня не возникло ощущения, будто я осталась совсем одна. У меня был брат, которого я любила всю сознательную жизнь. Наша прочная связь вызвана особыми обстоятельствами наших детства и юности, и ничто не способно ее ослабить. Но брат не позволял себе воспользоваться моим покровительством. Он сам сражался с жизнью и принимал удары, о которых не говорил мне. Он вел себя сдержанно, а я не смела его расспрашивать. О его состоянии приходилось судить по внешним признакам. Более того, в последние годы моего брака с Путятиным мы с братом виделись нечасто, в нашем доме ему было не слишком хорошо. Ему не хотелось находиться в той обстановке, в какой мы жили; вместе с тем он боялся за меня. И прежде моя преданность ему и готовность броситься на помощь не раз ставили его в неловкое положение. Он всячески избегал напряженности в наших отношениях.

Через несколько месяцев после того, как Путятин уехал в Вену, Дмитрий переехал в мою квартиру, и, хотя я могла предложить ему лишь очень маленькую и темную комнату, казалось, он вполне доволен. Я, конечно, очень радовалась тому, что брат снова со мной. Тем временем срок аренды моей квартиры истекал, и я подыскивала другое место для жилья. Так как из-за работы я должна была почти все лето проводить в Париже, мне хотелось найти что-то за пределами города, но недалеко от моей конторы на улице Монтань. Поиски места, которое соответствовало бы всем моим требованиям, заняли много времени, но наконец я нашла домик в Булонь-сюр-Сен, расположенный, как ни странно, на той же улице, где прежде жил отец, и по соседству с его домом. Мачеха продала дом католической школе, но окрестности за прошедшие годы не изменились, и, когда я переехала на новое место, мне в каком-то смысле показалось, будто я вернулась домой.

Дом представлял собой типичную французскую виллу: небольшую, белую, под черной крышей, с серыми ставнями и уродливым веерообразным навесом над парадным крыльцом. От дороги дом отделяла низкая металлическая ограда с калиткой и узкой травяной лужайкой. Две тропинки по обе стороны лужайки вели от ворот к входу. Помимо ограды, от дороги меня отделяла живая изгородь, она же закрывала мой участок от соседей с обеих сторон. Перед домом на лужайке росли несколько красивых старых деревьев. Ветви одного дерева касались окна моей спальни, и я по утрам любовалась свежей зеленью листвы. Даже зимой, когда деревья облетали, я радовалась, что передо мною нечто живое. Если мне хотели подарить цветы, я, бывало, всегда просила розовый куст, чтобы потом можно было посадить его в моем миниатюрном садике.

Хотя финансы мои к тому времени почти иссякли, я старалась сделать свой дом как можно уютнее. Впервые с 1913 года, когда я покинула Швецию, у меня появился собственный дом. В нем было три этажа. На первом слева от входа находилась столовая, обставленная мебелью красного дерева в стиле Луи-Филиппа; я купила ее за бесценок на так называемом парижском «блошином рынке». Обивка стульев и кресел была из английского ситца в цветочек на зеленом фоне; такими же были шторы. За столовой располагалась кухня. Справа от входа находилась комната, которая потом стала кабинетом, ее я ради экономии решила не обставлять. Она пустовала вплоть до того дня, когда я вынуждена была покинуть дом. На втором этаже по одну сторону от лестницы располагался мой будуар, а по другую – мои спальня и ванная. Будуар был самой большой комнатой в доме, и в нем я проводила почти все время. Стены там были в оттенках розового и серого, а мебель – из карельской березы в стиле русский ампир. Свою крошечную спальню я сделала голубой. На третьем этаже находились гостевая спальня и ванная; временно их занимал Дмитрий. На том же этаже находились комнаты прислуги.

Я очень спешила; мне не терпелось поскорее очутиться в своем доме. Парижские дизайнеры и мастера по внутренней отделке славятся своей медлительностью, но, если бы между ними устроили состязание, мои взяли бы приз за полное неуважение к времени заказчика и собственным обещаниям. Покраска четырех или пяти комнат и обивка нескольких мебельных гарнитуров заняли не один месяц. Ни договоры, ни угрозы не производили ни малейшего действия. Сначала я часто приезжала в Булонь, пока там шли работы, воображая, что личный присмотр поможет все ускорить. Всюду стояли банки с краской, но маляров я не видела; в другие визиты я вообще не находила признаков какой-либо деятельности. Придя в ярость, я посылала за дизайнером, но получала лишь новые обещания, которые, как я знала, не будут выполнены. Подходил к концу срок аренды моей парижской квартиры, а до переезда по-прежнему было далеко. К счастью для меня, одна приятельница пригласила меня на несколько недель в Рим. Когда я вернулась, хотя отделка дома еще не закончилась, я решила въезжать. Первые несколько дней из мебели у меня была только кровать, но постепенно и очень медленно обстановка начала приобретать очертания. Хотя дом был небольшим, места у меня стало больше, и вначале я там терялась. Я так долго прожила в безликом