В старом Китае - Василий Михайлович Алексеев

на пальце, не дает спать. Решаем поэтому отклониться от маршрута и ехать не в Хэнаньфу, а в Гунсян, к доктору Спрюиту.

Глава V

ПУТЬ НА СИАНЬФУ — САМЫЙ ДАЛЬНИЙ ПУНКТ ЭКСПЕДИЦИИ

21 августа. Лечение Шаванна затянулось и сильно задержало нас. Только вчера удалось выехать из Хэнаньфу. Наш маршрут теперь — на Сианьфу.

Погода все время пасмурная. Последние дни беспрерывно шли дожди. Может быть, вследствие этого картина желтого унылого лесса сменилась весело и приятно зеленеющими холмами. За одним рядом таких холмов синеет полоса других, более отдаленных. Местами лесс переходит в каменные массы. Сейчас же тут, глядишь, кумирня и отшельнические кельи. Около дороги часто видим торчащие из земли верхушки памятников. Лесс губит древнюю культуру, засасывая, не говоря уж о памятниках, целые города. Кроме того, сама порода твердых лессовых образований чрезвычайно нестойкая и не способствует сохранению памятников. Мы видели пайлоу (арку), которая не насчитывала и ста лет, но была уже в состоянии полного разрушения и наполовину погребена в лессе. Этот факт объясняет, почему только в каменистых частях исторического Китая — таких, как Шаньдун или каменистые долины Хэнани, мы можем обнаружить древности ранних эпох (но не ранее первой Ханьской династии, т. е. 200 лет до н. э.). Что же касается обеих древних столиц Китая — Лояна и Сианьфу, то они, в силу этих причин, дают нам чрезвычайно мало нового в отношении археологии Китая.

Останавливаемся в большом поселке Темыньчжэнь. При въезде нас встретил местный мулла, типичный турок, и учтиво раскланялся.

Харчевни здесь большие и несколько отступают от обычного типа. Помещение обширное, удобное, в общем лучше, чем в Шаньдуне.

Едем дальше. Пейзаж все красивее и красивее. Тот, кто видел его, никогда не забудет. Башни, пирамиды... Зеленые холмы и ярко-красные срезы. Волшебно! Порой показывается сплошная полоса угля. Копают ли его? Дорога идет то вверх, то вниз. Тряска утомляет. Если сесть на передок, рядом с возницей, то никуда не денешься от хвоста, которым мул стегает чуть не по лицу. Слезаю и марширую рядом. Чувствую себя великолепно: наука и моцион, что может быть лучше такого соединения? Размышляю на тему: что такое вообще «путешествие»? «Шествие по пути»? И только? Нет, это бесконечная сложность соприкосновения людей разного порядка. От неумелого, неуклюжего соприкосновения происходят беды, недоразумения и всяческие неудачи. Надо уметь наблюдать человечество, независимо от шаблонных вкусов и понятий, привитых средой. Нужно быть любознательным, интересоваться чужим (а это не все могут). Не считать свое наилучшим и единственно достойным внимания. Не нужно хаять чужое, но и излишнее, непомерное увлечение чужим также глупо, смешно и нелепо. Что общего, например, между китайской поэзией и «Свирелью Китая» Юдифи Готье, подслащенной чепухой, муссированием несуществующего? Однако к подобным «гимнам» влюбленных в «восточную экзотику» склонны не только сентиментальные писательницы, но и некоторые ученые. Важно победить в себе обожание своего предмета. Путешествие таит в себе угрозу непомерного увлечения чужой страной, «открытия Америк» на каждом шагу. Жизнь будней представляется жизнью каких-то необычайных событий и интересов.

Путешествие — это книга. Умеет ее читать только тот, кто умеет читать между строк наблюдаемую жизнь. Тот же, кто ищет оригинального, экзотики, настроен «поэтически», — неминуемо впадает в ошибку, ибо в нормальных условиях жизни он ищет ненормального.

22 августа. Местность чрезвычайно богата памятниками. Это очень аккуратно отделанные в кирпичный футляр каменные плиты с надписями вроде: «Святая дорога (к могиле) такого-то и такой-то. Синьансянь, оказывается, — местность, «откуда исходят славные и знатные», как выразился фотограф Чжоу и при этом даже указал на гору, откуда они исходят Действительно, у дороги все вельможа на вельможе судя по надгробным надписям.

Подъезжаем к Инхаю. В храме Лун-вана слышны цимбалы, пение. Это идет театральное представление в благодарность за дождь. Вход в храм открыт. Походная сцена обернута к главному алтарю. На ней надпись: «Уж десять дней с тех пор прошло, как дождь ты ниспослал нам, и девять тех мелодий тучи растрогали в пути». Актеры изображают различные божества, которым адресуется мольба о ниспослании зрителям «мира и тишины на все времена», «чтобы все пять хлебов густо взошли», и т. д. Такое устройство храмового представления, конечно, тесно связывает китайский театр с религией. Китайский театр ведет свое начало, вероятно, с оформления религиозного быта, и истоки китайской драмы, как и у всех народов, идут от религиозной мистерии как, например, сложный танец заклинателей в древнем Китае, обычай изображать душу умершего на культовых поминках и жертвоприношениях, весьма подробно описанных в книге ритуалов («Лицзи»), танец молодых ученых в храме Конфуция и т. д. Представления даются и как изъявление благодарности богу (за урожай, или Царю Драконов — за дождь, за сохранность плотины при разливе реки, за отсутствие наводнения и т. п.), и как «призывные» игры во время засухи, чтобы умилостивить бога. Люди же веселятся в том и другом случае, а храм — поднабирает денег.

Актеры, исполняющие религиозные и мифологические роли, одеты всегда с особой пышностью. Супруги туди — местное божество и его жена, одеты в желтый цвет, как символ желтой земли. Лун-ван предстает в облачении мандарина, Гуаньинь — Святая мать Красного Лотоса — в роскошном женском костюме обязательно восседает в буддийской позе на табурете, изображающем лотос. Перед ней стоит весьма упрощенный алтарь, заключающий в себе всего лишь одну курильницу. Гуань-ди фигурирует на китайской сцене прежде всего как исторический герой Гуань Юй, но затем появляется и в роли божества, а его икону всегда можно увидеть за кулисами китайского театра рядом с иконой бога театра — Лан Лан пусой, статуя которого может стоять и на самой сцене, в нише. Актеры очень суеверны и не идут на сцену, не сделав поклона своему богу-покровителю. В среде актеров существует даже пословица: «Попробуй только провиниться перед старым духом, и что бы ни старался изобразить — не выйдет!» Лан Лан пуса имеет происхождение, конечно, квазиисторическое: это не кто иной, как танский император Сюань-Цзун, создавший в VIII в. специальную школу, знаменитый «Грушевый сад», где он сам обучал актеров.

Этот факт императорского покровительства, оказанного театру, весьма характерен для Китая, где театральному искусству, особенно же его основе — древней музыке, во все времена придавалось прямо-таки государственное значение.

Так, например, в IX в. был учрежден музыкальный приказ, в котором были представлены чуть не все страны Азии с их диковинными инструментами, несомненно, оставившими след и в китайском театре.

Еще в ханьскую эпоху была основана специальная музыкальная палата