В старом Китае - Василий Михайлович Алексеев

VI— IV вв. до н. э., когда постепенное разложение феодального строя привело к развалу некогда могущественной династии Чжоу. Начался мучительный для страны период междоусобной борьбы. Воцарился хаос, произвол, порок.

Древняя культура угасла, древние идеалы отошли. Передовая китайская мысль, искавшая выходы из этого хаоса, отливается в два миропонимания, глубоко различных, даже прямо противоположных, но коренящихся в одном и том же отношении к началу мира и в одном и том же доисторическом источнике.

Современная нам действительность, учит даосизм настолько ужасна, что мы отрицаем ее в целом и обращаем свой взор в ту идеальную древность, когда весь мир был в состоянии совершенного покоя, ибо он отражал собой совершенное начало всех начал, некое непознаваемое дао (путь, дорога, руководство). Совершенные государи древности пребывали в полном недеянии, не считая себя ни выше, ни ниже других. Народ точно так же пребывал в абсолютном покое не зная ни добра, ни зла, не преклоняясь перед государем и не считая его старшим и лучшим, а бессознательно управляясь абсолютной истиной, дао, почивающей на государе. Никакого человеческого вмешательства в устои жизни, предопределенной раз навсегда извечным дао! Никаких слов, никаких поучений. Все было естественно, в полной гармонии с силами вечной природы, т. е. в полном слиянии с абсолютом — дао.

Устремляясь мыслью в этот неизвестный нам мир, мы видим, что носитель дао должен одинаково отрешиться от добра и зла, ибо каждое движение в сторону добра или зла разрушает целостность дао. Чтобы приобщиться к этому абсолютному покою, к этому извечному дао, надо уйти прочь от мира, погрязшего в человеческих заблуждениях, от его искусственных преград. Не ложь лишь то, что самоестественно. Разрушим же мираж человеческой действительности, забудем людские скорби и радости и поселимся в горах среди немой природы. Тогда отпадут все формы общения и будет все равно, какой вокруг порядок. Надо бороться с миром внутри себя, только в себе самом. Таким образом, это даосское миропонимание (выраженное, конечно, весьма и весьма кратко и приблизительно) во всех своих основных пунктах противоположно учению Конфуция.

Для того и другого учения идеалом служит древность. Но в то время как для Конфуция это древность, о которой мы можем и должны узнать из дошедших до нас книг, для даосов — это древность анонимная, предшествовавшая человеческой истории. Путь к совершенству, дао Конфуция — это конкретный путь изучения древних идеалов, ведущий к реальному, практически создаваемому совершенному человеку. У даосов совершенный человек — это нечто астральное, отвлеченное, чего никак нельзя достичь путем познания. Даосское дао можно только постичь, как завещанное небом естественное начало. Человек должен подчинить свое естественное нутро нормам высшего благородства, говорит Конфуций. Отбрось все эти нормы, они противоестественны и только мешают, — не соглашаются даосы[66].

Наследие Конфуция — это ряд отрывистых, чрезвычайно сухих, бездушных афоризмов и поучений, основанных на исторических фактах. Основное исповедание дао в книге, приписываемой Лао-цзы, изложено стихами, проникнутыми не только сентенциями, но и чувством. Конфуцианская доктрина зажимает человеческую мысль в рамки обязательного поучения. Даосские тексты, отринутые конфуцианцами, предоставляют свободу и мысли, и фантазии.

Пессимизм Лао-цзы привлек многих поэтов. Поэзия отшельничества, уход от действительности, презрение к власти и богатству — все это частые темы в китайской поэзии, питающиеся даосизмом.

Со временем к даосизму примкнули алхимики, учившие об отыскании дао алхимическим путем, ведущим к открытию пилюли бессмертия и превращению в ангелоподобное вечно блаженное существо. Для этого надо сначала стать подвижником, читать даосские священные книги, приготовиться к восприятию великого дао. Тогда явится учитель (Лао-цзы), а вместе с ним и откровение, и аист-небожитель вознесет блаженного на небо.

Даосизм оброс фантастикой, бесчисленными легендами, мифами, сказками.

Примкнули к даосизму и заклинатели. Для них даосизм — это путь к овладению магией, ведущий к повелеванию нечистой силой и всеми тайнами природы. Лао-цзы стал шефом заклинателей, именем которого подписываются амулеты.

26 августа. Дорога снова идет лессовым ущельем. Можно понять, почему княжество Цинь, находившееся в этой стране, было так сильно. Удел назывался «заключенным внутри барьеров», и дорога от Лояна к Сианьфу, проходящая между двумя высокими стенами твердого лесса и совершенно недоступная для нападения извне, иллюстрирует твердость позиции Цинь. Дороги Китая играют немалую роль в его истории.

Ворота маленькой деревушки, которую мы проезжаем, сделаны наподобие заставы. Везде надписи, намекающие на проезд Лао-цзы.

Телега медленно ползет в желтой грязи, липкой и глубокой. До Тунгуань (торговое поселение) еще 40 ли. Здесь считают, между прочим, «большими» ли (1,8 обыкновенной). Путаешься в счете.

Интересно, что в здешних местах часто встречаются богато одетые женщины, едущие на мулах. Многие из них необычайно миловидны: жемчужно-матовая кожа с легким румянцем, роскошные волосы, собранные в сложнейшее, причудливое сооружение, яркие глаза, посылающие косые лучи из-под опущенных век. Недаром взгляд красавицы в китайской литературе часто именуется «осенними волнами»: «...очи ее чисты, как отстоявшаяся от летней мути вода осенних рек».

Едем по слякоти и дождю. Всюду виднеются следы былых крепостей.

Хуанхэ пустынна, ни одной барки. В этом безлюдии река имеет какой-то загадочный вид.

Только в полдень добираемся до Тунгуань. Это прежде всего очень высокая местность, на которой основательная стена с бойницами служила когда-то первоклассной крепостью. Стена нисколько не разрушена, толстая, словно пекинская, и с такими же тяжелыми воротами. На воротах надпись — цитата из танских стихов: «Гляжу вдаль — горные пики»...

Город Тунгуаньтин — большой, торговый. Здесь много учреждений, торговых «контор», гостиниц, лавок, читален. В харчевне с пышным названием «Источающая победы» обретаем маленькую комнатенку рядом с навесом для скота.

Приходит слуга, которому мы заказали куру, и просит лекарство: он очень сильно порезал себе руку. Рассказывает об этом с извиняющейся улыбкой. Шаванн делает перевязку, и слуга... бухается ему в ноги.

Возчики заняты передвижкой осей на более широкое расстояние, так как в Шэньси, оказывается, колеи шире, чем в Хэнани.

Пообедав, снова трогаемся в путь. Крепко сплю в телеге, невзирая на риск откусить себе язык: толчки ужасные. Когда просыпаюсь, то вижу, что мы едем уже по ровной дороге, обрамленной рядами тополей.

Ночуем в гостинице, которая вся состоит из двора с лепящимися вокруг мазанками.

27 августа. Сбоку показались угрюмые горы, окутанные густым серым туманом, сердито ползущим по ущельям. Затем дождь закрыл панораму. Дорога — сплошная аллея. Даже в стихах Чу Ган-си есть строки, посвященные этой лоянской дороге: «Большая дорога пряма совершенно, как волос». Как чудесно было бы ехать при хорошей погоде! А теперь грязь превратилась в месиво, через дорогу бегут ручьи. Телеги чавкают в глубоких