В старом Китае - Василий Михайлович Алексеев

Приезжаем в Хуаиньмяо. Храм окружен стеной, так что издали я принял его за город. В посаде храма почему-то масса меняльных лавок. Храм большой. Арки, ведущие в него, просто роскошные. Поставлены императором Цянь-луном. Массивные строения и общий размах храма напоминают план шаньдунского Таймяо (храм Восточного пика).

Снова в путь. Аллея не прерывается. Раза три переезжаем через солидные, хорошей работы, мосты. Орнамент некоторых решеток-перил вызывает восхищение. Искусство китайского столяра-решетчика, несомненно, высшее из всего, что было в этой области когда-либо и где-либо достигнуто. Орнамент простейшими линиями достигает здесь величайшего разнообразия.

Лесс исчез: ни ущелий, ни подъемов. Кругом поля, залитые водой. Бедному просу приходится плохо: уже чернеет. Крестьяне кое-где срезают его. Серпы у них плоские и прямые.

Горы закрыты мглой и только порой показывают свои темно-зеленые бока.

Любопытно видеть кривые телеграфные столбы с двумя нитями. Прямых деревьев здесь нет.

До Сианьфу остается еще двести ли. Расстояние немалое, если учесть, что ли здесь велики, а дорога — жидкая грязь.

Останавливаемся в харчевне, переделанной из походного дворца сингуна. Вот тебе и недотрога-дворец! Итак, мы сегодня имеем честь ночевать под одной кровлей с императрицей. Стены дворца расписаны символическим орнаментом: летучие мыши в облаках, хризантемы, персики, бабочки. Все это — благопожелание долгой жизни пожилой женщине, живописная традиция даосского культа. Ворота и фасад выкрашены в ярко-красный цвет, двери красивые, с витиеватым рисунком. Внутри же — обычная грязь, по двору не пройти. Кстати, в такую слякоть китайцы носят веревочные сандалии, дешевые и удобные.

28 августа. Проезжаем бурливо несущиеся в изумрудно-зеленых берегах Ловэньхэ и Чишуй. Через них перекинуты каменные солидные мосты, порой очень хорошей работы. Китайские мастера — большие любители прочности.

Погода разъясняется. Наконец-то видим панораму Хуашаня. Пейзаж суровый, но я так люблю его широту и прихотливость, что не могу глаз оторвать. Горы Хуа уходят на юг. Опять начинается страна Великого лесса. Тот же пейзаж, с обрывами, очерченными сталактитовыми нарезами, те же пагоды-горы, что и прежде. Красиво!

По пути попадаются кирпичные заводы, т. е. попросту земляные печи. Делают кирпичи и черепицу.

Дорога становится безнадежной: телегам не выбраться из глубоких ям, заполненных водой. Возчики раздеваются и бредут по пояс в воде, таща за собой мулов.

Вот мы перед рекой Вэй. Она теперь полноводна и сильна, но совершенно безлюдна. Не заметил ни одной лодки. Заходящее солнце красиво вырисовывает берега и затоны реки. Небо в золотых клочках.

Подходим к Вэйнаньсяню. Город богат красивыми и, видимо, вновь выстроенными зданиями. Солидные стены, ворота, ямынь, какие-то военные учреждения, масса лавок с богатыми вывесками. Большие храмы. Особенно богат храм Гуань-ди, культ которого в Шэньси доминирует над всеми другими. На харчевнях и лавках мы всюду видим параллельные надписи, посвященные ему, причем он здесь выступает почти исключительно в роли бога денег и богатства. В одной лавке я видел изображение семьи Гуаня как истых буржуа, с многочисленным потомством на руках кормилиц, с кухней, снабженной всей утварью, со слугами, привратниками и т. д. Второго и шестнадцатого числа каждого месяца семьи торговцев возжигают курения перед подобными изображениями и молят бессребреника Гуаня о серебре и злате.

29 августа. Итак, уже три месяца мы в пути. Путешествие, несомненно, наилучший шанс для выработки научного мировоззрения. Когда я сейчас узнаю столько вещей, уже обдуманных ранее, — я постигаю суть счастливого сознания. Это — подготовительная работа. А когда мне представится возможность обобщить добытые результаты и бодрей рукой направить в окружающую меня жизнь потоки знания, то-то будет счастье! Шагая по обочине дороги, все фантазирую на тему о моей будущей общественной деятельности, когда я буду читать лекции по истории, литературе, религии Китая.

Проходим мимо синтая — станции для чиновников. Такие станции здесь встречаются весьма часто.

Снова горы. Это Лишань. Горы невысоки, видимо, образовались из лессовых складок. Здесь, оказывается, бьют горячие ключи. Прихотливый лабиринт павильонов, храмов и лестниц ведет нас к горячему источнику, заключенному в хорошо сделанный каменный бассейн. В нем моются больные, исцеляясь от своих недугов. На скале всюду благодарственные надписи вроде: «Попросишь, и тебе ответят» и т. п. Богатые фанзы построены специально для илийского цзянцзюня (генерала).

30 августа. Подъезжаем к самому длинному в Китае мосту — через Бахэ. Он каменный, но... на деревянных свайных настилах. Бахэ течет разбросанными среди мелей рукавами.

Кругом горы в золотистой дымке, впереди все та же сплошная зеленая аллея, что не покидает нас от Тунгуаня.

Перед Сианьфу дорога становится хуже. Мы сильно запаздываем. Наконец, видим огромные башни пекинского типа. Мы приближаемся и въезжаем в Сианьфу — самый далекий пункт нашей экспедиции.

Проезжаем первую стену. Скачем в телеге по каменным плитам, которыми выложена улица. Вторая стена — огромная, толстая, с башней наверху. Совсем Пекин. Надпись по-китайски и по-маньчжурски. Маньчжурский город, отделенный от прочего старой стеной, носит характер официальный. Всюду желтые, белые, синие флаги[67], посты и караулы.

Навстречу похоронная процессия. Впереди толпой идут хэшаны в красно-желтых балахонах и даосы в синих балахонах с начертанными на них гуа. Идут себе рядом и... ничего. Европейцу, привыкшему к религиозной сектовой грызне, это кажется весьма странным.

Все здесь напоминает Пекин. Женщины маньчжурки, так же как в Пекине, носят свою любимую прическу с «двойной ручкой» и не бинтуют ног.

Прогромыхав мимо огромной башни колокольни, довольно изящной и легкой архитектуры, сразу оказываемся в богатом городе. Большие лавки завалены зеленью, фруктами. Здесь, говорят, обилие плодов земных.

Останавливаемся в маленькой гостинице. Начинается история с деньгами: таэль и чохи, двойной пересчет, путаница страшнейшая.

Проходя мимо тяньчжутан, католической миссии, видим у ворот миссионера, распоряжающегося строительными работами. Радостно бросается к Шаванну: оказывается, они виделись в Париже. Приглашает войти, хлопочет. Зовут его патер Морис. Приходят и другие «пэры»: испанец, хохотун, декамероновский тип, немец епископ, англичанин. Все францисканцы. Одеты в китайские костюмы, головы бриты, носят косу. Говорят между собой по-латыни и по-китайски. Любопытный склад жизни.

Угощают кофе. Из просторной столовой окно с вращающейся перегородкой ведет в кухню, куда патер Морис делает заказ о кофе. Отвечает женский голос: сестры заведуют кухней...

Идем осматривать госпиталь. Большие, безупречно чистые комнаты, койки без матрацев. Больные женщины бухаются в ноги. Две сестры, бельгийка и француженка, сетуют на то, что их европейская медицина не может все-таки побороть китайскую: немногие идут сюда лечиться. Это и понятно. Медицина — наука утилитарная: кто мне поможет, тому и верю.

Идем в только что выстроенную капеллу. Она расписана китайским художником, что сразу же заметно по фантастическому пейзажу на