Тьма. Том 3 - Лео Сухов

— Федя! — представился я, понимая, что, кажется, этот мужик от меня сегодня не отстанет. — Да не беспокойся… Рад был помочь. А пиво я и сам возьму… Или сбитень. Там ведь был сбитень?

— Да там всё есть! — обрадовался Бубен. — А пошли бахнем, а? Столик отожмём, постоим, поболтаем… Тебе ведь здесь скучно, да?

— Да как-то так, — не стал скрывать я.

— Мне тоже… Думал, весело будет. А оно скучно… — Бубен вздохнул. — В моей молодости всё это проходило веселее… Конечно, и музыка была другой… Но я так тебе скажу, братка! Лучше два придурка с балалайками, которые еле-еле пальцами попадают по струнам, чем это вот поганое разделение на обычных и двусердых… Когда я был молодой, на выступлениях все держались вместе, и ничего, очень даже весело!

Бубну на вид было лет пятьдесят. Довольно высокий и грузный, как и многие при сидячей работе, но, что удивительно, почти без брюшка. Да и дряблость его одолеть не сумела: видно было, что о физических упражнениях Бубен хотя бы изредка вспоминал.

А, кроме того, у него имелась чёрная отметина на щеке. Поэтому, возможно, Бубен был намного старше, чем выглядел. И в молодости вполне мог застать «доуказные» времена, когда указ царя Петра ещё не разделил общество на обычных и двусердых.

И это было интересно! А ещё было интересно пообщаться с ним, узнать, кем работает, чем живёт… И я согласился. Мы купили напитки, закуски, заняли стол — и, пожалуй, вот тут мне, наконец, перестало быть скучно.

И не только потому, что Бубен был настоящим кладезем информации — а он был — а потому что так гораздо веселее. Со сцены надрываются звёзды, а ты стоишь, попиваешь всякую гадость, закусываешь ломтиками прожаренной картошки или сухариками — и слушаешь интересные рассказы.

— В моей молодости, сам понимаешь, такого великолепия не было. Снимали какой-нибудь дом культуры: угар коромыслом, звук в колонках хрипит, как умирающий… Но весело же было! Людей много, есть с кем пообщаться, есть с кем подраться…

— А с обычными дрались? — уточнил я.

— А-а-а! Тогда это было можно! — отмахнулся Бубен. — Да и существовал, как бы это сказать… Свод неписаных правил! В мужицкой драке никто теньку не использовал. В морду — значит, в морду. Был бы у родовитых такой свод правил, и указа Петрова бы не было!..

— … Я долго на свете живу! Но высоко никогда не забирался! Был как-то головой в одном деле… Ну назначенным, как бы… Долго там просидел — и доста-а-ало! Ять! Ты даже представить себе не можешь, как! Ты подчинённых считаешь придурками, они — тебя! Бумажки-хренажки! И всё время дёргают. И чувствуешь, будто ты, ять, лебедень без крыльев.

— Это как?

— Да так, что жопа и ноги есть, шея длинная, а лететь — не можешь! Только собрался, и шмяк на задницу обратно!

— Так, поди, своё-то дело поинтересней было бы! — заметил я.

— Может, Федь… Не знаю. Я так и не сподобился. Но с тех пор не, никакого руководства. Ну его к бабуям! Нет! Это не моё! Моё дело — поближе к земле.

— … Ну а он мне и говорит: Бубен-на, ты чего сопли жуёшь? Поехали! Ну мы и взяли, значит, паровой «пскович»! Автобус такой был. Слышал?

— Даже покататься довелось.

— Во-о-от! Сечёшь! Вот мы взяли «пскович», загрузились и поехали. По пути заскочили в общинное хозяйство этого Соловейска, и когда девицы с работы шли, мы им кричим такие: «Девчонки, поехали на выходные на море!». Короче, я железно уверен был, что они нас пошлют! Три девушки, с семью незнакомыми парнями, на море, на два дня с палатками… А они, прикинь, мало того, что согласились, так ещё и подружек позвали. Это была поездочка, я те скажу! Жаль, до моря так и не доехали…

— … Нет, Федя, пиво — это древний напиток! Его варить умели ещё до рождения Христа! Точно тебе говорю! Был у меня знакомый учёный, он специально ездил в греческую Африку, копался там в песке. Говорит, что египтяне, ну те, которые пирамиды построили, они вроде как уже пиво делать умели.

— А они его когда умели делать? Когда пирамиды строили, или когда там греки обосновались? — уточнил я, хотя память Андрея подсказывала правильный ответ.

— Умный, да? А я вот не был умным и не спросил! Но, наверное, ещё до греков… — Бубен почесал затылок. — Иначе бы какое это открытие было, да?

— Резонно! — согласился я. — И прямо такое, как сейчас, пиво варили?

— Вроде и такое, и не такое… Типа, Федь, оно там было нефильтрованное, мутное, слабенькое… Они, поди, дристали от него дальше, чем видали! Но это уже было пиво, понимаешь? Древнее него только вино!..

— … И вот открывается эта дверь! Вся такая позолоченная, тяжёлая, а там… Сортир, понимаешь? Даже не унитаз, а, сука, дыра в полу! И позолоченная лепнина на стенах, прикинь!

— А зачем лепнина⁈

— Да я откуда знаю⁈ Сортир — он же сортир и есть! Дырка, яма… Но там, похоже, у семейки такой бзик на чувстве собственного величия, что золото даже в такое дерьмовое место насовали… Ой… — Бубен вдруг замолчал.

— Что? — удивился я.

— Братан, моё естество говорит, что как раз пора итить в сортир! Причём, мне бы надо поспешить!

— Мне тоже бы зайти… — согласился я, допив остатки сбитня и попытавшись ухватить последний сухарик, но Бубен меня опередил, погрозив пальцем:

— Не балуй! Я старый, мне нужнее! Двинули!

Вместе с новым знакомым я устремился в сторону туалета. И был неприятно удивлён: народ там скопилось прилично, даже очередь образовалась.

— Есть другой! — уверенно заявил Бубен. — Их вообще здесь три, и мы с тобой, как умные люди, подадимся в самый дальний!

Мы и подались: выбрались в общий коридор и пошли к главной лестнице, которая приводила на балкон. Правда, там у нас возникла заминка, когда выяснилось, что у меня нет билета — потому что я приехал в ложу к Булатовым. Но этот вопрос был быстро решён — в списках нашлось моё имя — и дальше мы с Бубном поспешили вниз, к самому выходу из комплекса.

Там и в самом деле оказался ещё один