Космонавты Гитлера. У почтальонов долгая память - Юрий Невский

В другой раз это вызвало бы, возможно, самые непредсказуемые последствия… Хотя Энгельсина Сергеевна и говорит: «Я никого не держу. Оставляйте дневники и идите на все четыре стороны». Но не верьте ей, ребята! То есть… оставить дневник, чтобы сделали запись? вызвали родителей? даже трудно представить последующие за этим репрессии!

И этот классный час обещал какие-то несуразности. Все знали: Энгельсина была у Железного Феликса на «проработке» двоих попавшихся оболтусов: Рудулиса и Чешнака. И попались-то они не то что на каком мелком хулиганстве (хотя даже это трудно себе представить от двух неразлучных тюх-матюх, Рудулиса и Чешнака) – а на проведении «террористической акции»… никак не меньше!

Уже обсудили это событие. Никто ничего не понимал. Рудулис и Чешнак держатся сами по себе, даже непонятно, в чем их увлечения? Наверное, были «стихийной оппозицией» против всех и вся… и против самих себя тоже (что как раз подтверждалось тем, что произошло). Но все равно не позавидуешь… когда, говорят, при «захвате» их круто «обработал» какой-то супер-ОМОН или даже антитеррористическое подразделение. Их продержали в милиции, сдали на руки родителям, теперь дело дошло до самого Феликса. А это последнее, если ученик начинал катиться «по наклонной плоскости». Дальше только тюрьма.

Раздался нарастающий топот как будто бы налетающей в атаке небольшой конницы. И в класс ворвалась Энгельсина! Вернее, первым залетел, видно, от изрядного толчка, Рудулис, за ним Чешнак.

И в класс вошла Энгельсина.

На фоне смятых и подавленных оболтусов она выглядела особенно величаво, как эскадренный крейсер среди невзрачных буксиров. Не зная, куда себя девать, эти двое маялись перед всеми у доски. Рудулис совсем низенький, Чешнак выше его на голову. У Рудулиса фингал под глазом, у Чешнака одно покрасневшее ухо больше другого.

– Фингал и Красное Ухо, – не удержался от комментария Вербаков с задней парты.

– Камчатка… отключу электричество! – обернувшись, пригрозил Шатко, признанный авторитет. Сам он не раз попадал в такие переделки.

Энгельсина Сергеевна так и осталась у двери, как бы живой иллюстрацией к стихотворным строчкам Пастернака: Шум затих, я вышел на подмостки, / Прислонясь к дверному косяку…

– А в конце нашего классного часа… – наконец произнесла она, – если, конечно, позволит время, к нам зайдет сам Феликс Альбертович. Ему бы очень хотелось узнать ваше мнение о поступке этих вот… так называемых, ваших одноклассников. Феликс Альбертович, если и берет на себя ответственность, то только спасая их родителей от административного наказания! Или, Рудулис, для твоих родителей штраф в пятьсот минимальных зарплат – это так себе?

– Нет почему Энгельсина Сергеевна конечно нет, – без интонаций пробормотал Рудулис.

– А для твоих родителей, Чешнак? – она нацелила в него указующий перст.

– Н-нет… не потянут, – вздохнул тот.

– А может, кто-нибудь из них будет требовать сюда своего адвоката? Да, да… не удивляйтесь их наглости! Ведь они имеют право на один телефонный звонок. Ребята, дайте им кто-нибудь мобильник, пусть позвонят!

– Если я дам им свою мобилу… то я потом с ней даже… в туалет не сяду, – признанный авторитет Шатко опустил на парту тяжелый кулак.

– А если им в Страсбург, в Международный суд по правам человека, звонить приспичит? – высказал предположение Хлопунов. – Это ж какие бабки!..

– А страховая компания в курсе? – спросил Корпусов, – может, им выплатят офигенную компенсацию?

– Не связано ли это с консолидацией правых сил? – подала голос Лапышева (как начинающий журналист она посещала курсы при журфаке МГУ).

– Да… хороша пиар-компания, – неизвестно к чему вставила Света Сопач.

– Свободу Фингалу и Красному Уху! – выдвинул непопулярный лозунг Вербаков с задней парты.

– Ребята!.. – воскликнула Ольга Туртанова, – да в чем дело? что мы сидим! только время тратим! пусть хоть расскажут… что, типа произошло?! А то вон, было, Шатко взяли на поруки, а ему хоть бы хны!

– Не что… «типа произошло», – тихо и зловеще произнесла Энгельсина. – Произошла трагедия. Общенационального масштаба, я считаю!

Все сразу заткнулись. По сравнению с таким бедствием, как «трагедия общенационального масштаба», вряд ли что можно провякать. У кого-то безостановочно вибрировал спрятанный подальше мобильник, как будто назойливая муха билась о стекло.

– Ну, и кто ответит… ты, Рудулис? Или ты, Чешнак?

Энгельсина перешла ко второму акту драмы.

– Мы шли… – неуверенно начал Рудулис, – по мосту, можно сказать. По развязке.

– Отлично! Эти двое шли по автотранспортной развязке над проезжей частью, – перевела она для всех. – Так, и что же? Говори ты, Чешнак!

– Ну, мы… плюнули вниз… – он был сам ошарашен тем, к чему это привело.

– Случайно. Совсем не хотели, – недоуменно добавил его товарищ по несчастью.

– И куда же вы попали? ты, Рудулис?

– В ментовку… то есть, в двадцать восьмое отделение…

– Разумеется, органы правопорядка должны были пресечь этот беспредел! – заключила учительница. – Но вы не «вниз» плюнули. Вы… вы в честь нашей школы плюнули! В весь педагогический коллектив! И лично в директора Феликса Альбертовича!

– Нет, почему, – Рудулис попытался восстановить правдивую картину. При этом поморщился, потрогал темно набрякший глаз. – А там «мерс» проезжал.

– Ты что, БМВ пятой серии представительского класса, – поправил Чешнак. – Да еще охраны до фига, три джипа.

– И кто же проезжал в это время, в БМВ пятой серии представительского класса, Чешнак?

– Там проезжал слуга народа, Энгельсина Сергеевна. Но мы не виноваты, что так попали…

…Да вы не просто «попали»! Вы «развели» нас на конкретное негодование, правда, ребята? Вы плюнули на лобовое стекло автомобиля депутата Государственной Думы Блинова Виктора Николаевича, который мчался в это время по важным делам! Виктор Николаевич баллотировался от нашего округа, я лично ходила за него голосовать. А может, Чешнак, вы хотели захватить самолет, потребовать сто миллионов и улететь в Израиль, а? Раз вы плюете на депутата Государственной Думы!? И я бы хотела спросить, – она прошла вперед, встала перед классом. – Я бы хотела спросить! НА ЧТО ЭТО ПОХОЖЕ!?

Рудулис, Чешнак и она стояли в ряд у классной доски. С высоты своего роста Энгельсина с брезгливым презрением оглядела правонарушителей. И если Рудулис был самым невзрачным по росту, Чешнак выше его на голову – то Энгельсина Сергеевна самая высокая, – на голову выше Чешнака. И вместе они почему-то уж очень были похожи на ту известную «диаграмму», о которой сто пятьдесят лет твердила Туртанова. Вот тут-то она как раз и пришла на ум… Надя просто не смогла сдержаться…

– Вместе с вами ЭТО ПОХОЖЕ НА «ДИАГРАММУ ДУРАКОВ», Энгельсина Сергеевна! – почти выкрикнула она, быстро встала, подошла к столу с дневником, достав его заранее, и, припечатав его перед онемевшей классной, выбежала вон!