Легенды Лиса - Антон Александрович Карелин

Герда мечтала помогать О’Cане с ее буйными детьми. Но в моменты, когда соседка прилежно трудилась над бесконечно красочным, вьющимся, живым полотном, действия ее были настолько рассчитано-беспечны, столь интуитивно-точны, что всякое вмешательство казалось кощунством. Оставалось тихонько смотреть, не отрываясь, как она делает, и что – а позже пытаться повторить невозможное в своем скромном маленьком саду.

Герда не расстраивалась, когда у нее получалось с цветами не так хорошо. У нее был свой талант.

Раз в неделю она собирала с открытых небу, чернеющих стволами низких, приземистых Мануфактур выросшие полотна разноцветной ткани. И следующие семь дней вышивала на них нитками из коконов нитяных жуков, которые вылупились и улетели в странствие на далекий север.

Платья и кофточки, жилеты и брюки, плащи и шапочки, а еще картины и узоры, рожденные ее рукой, с восторгом принимали соседи. А когда одет и обшит оказался последний обитатель Садов, Герда начала посылать подарки тем, кто жил дальше: на север, на юг, на запад, и на восток.

Ответные подарки не заставляли себя ждать. Сэр Томаш Глас из Холмов прислал чайный набор, дутый из блестящего темно-зеленого стекла, с бледным чайником в виде нераскрывшегося лилейного бутона, ситечком и лимонно-желтыми ложками. Кузнец из низины лично доставил Герде новенькие ножи и другой домашний инструмент. Терби, кряхтя, принес огромный каменный комод, украшенный извилистыми прожилками и неровными узорами; в нем поселилась Кейр-тха, так что теперь все полки были усыпаны базальтовой крошкой. А кто-то совсем далекий, с Предгорий, с внушающим трепет именем Рхи’зъялинк-пиуль в ответ на вышитое двухметровое полотно восходящей над Садами зари, передал через посыльных странную Штуку. Сделанная из засохшего навоза вперемешку с сеном, песком, камнями и землей – по внешнему виду она походила на перевернутый термитник, а внутри, по приложенным уверениям, была пронизана пятью тысячами извилистых узких ходов, устланных полированным серебром. А где-то в центре у нее позвякивало сердце из горного хрусталя.

Так это было или не так, проверять никто не решался. А только в час заката, когда на Штуку падал последний алеющий луч, извилистое серебро впитывало его и тянуло через все пять тысяч лазеек к центру. Если сказать после этого “Друг”, то даже в самой кромешной темноте появлялся идущий изнутри переливчатый свет, мерцающий два или даже три часа. Герда решила пока не зажигать его каждой ночью, надеясь, что, если подождать с месяц, света в Штуке накопится достаточно, чтобы осветить как-нибудь все Сады целиком – вот это будет зрелище, так зрелище. Для каждого из живущих вокруг друзей.

Были еще два вращающихся металлических шара от жителей Подгорья, они висели над каменной пластиной и не думали падать; вытянутая полированная стелла из речного песка; маленькая собачка Тутти с розовым бантиком, которая почти все время спала, и многое, многое другое. Подарки веселили Герду, по крайней мере, скрадывая скуку и одиночество, когда такие гостили в ее скромном жилье.

Сейчас ей, правда, все-таки грустилось, даже тоскливилось. Поминутно взглядывая за окно, Герда вздыхала и сбивалась с ритма, останавливаясь, поправляя петельки, вытягивая нить, аккуратно выправляя малейшие неровности – чтобы снова продолжить вышивать.

Сегодня все получалось не так, как надо; в расстроенных чувствах она распускала узор и начинала сначала, но рука сбивалась, нарушая гармонию, и все повторялось опять.

Последний закатный луч вяло, неохотно сполз в желобок Штуки, но все же впитался в него, словно разбавленный малиновый сок. Близилась ночь. Строчка снова сбилась.

После восьмого раза Герда сложила руки на коленях, и долго сидела в темноте, не думая ни о чем. Прошла пора, когда она ходила в гости к чете Кашмировых, живущих слева, в пятидесяти шагах, минуло вечернее время, когда соседи собирались за игрой в бридж. Ночь вступила в свои права. Звезды вызолотили темное поднебесье мерцающим узором, который Герда мечтала, и все никак не осмеливалась запечатлеть – наверное, потому что серебряно-хрустальные и блестко-золотые жуки были слишком редки, и нужной нити еще не накопилось. Сейчас все небо переливалось оттенками серебряного и золотистого цветов, меркнущих в бархатной темноте. Сегодня красивее, чем обычно.

Но, взглянув на него, Герда почувствовала себя еще горше. Из-за оборванных, танцующих по ветру кружев выглянула красавица-Луна, ровным ликом волнуя мириады сердец. Ткачиха вздохнула, чувствуя влагу в глазах, прикрыла занавесью окно. Тутти перевернулась во сне, негромко тявкнула.

Была половина двенадцатого. Время идти к О’Сане пить чай. Герда поднялась, как сомнамбула, и, отложив шитье в сторону, отправилась туда, прихватив гостинцы и накинув теплый платок.

– Привет, детка, – ласково кивнула О’Cана. Она протянула среднюю левую руку к порогу и приняла от Герды печенье, испеченное еще в обед. Тремя другими верхними руками, состоящими из гибких сочленений, хозяйка сноровисто накрывала на стол, выставляя мисочки и горшочки, поправляя ложечки и чашечки, одергивая скатерть. Две маленькие, самых нижние руки, сложенные у сегментного живота, желтоватого в темных крапинах, неторопливо взбивали сливки в глиняной чаше пружинным стучком.

– Здравствуй, Сана… Как твой день?

– Присаживайся, – одной из рук гигантская богомолка без труда и без скрипа пододвинула к столу ореховую скамью, которую Герде было даже не приподнять.

– Смотрите-ка, что за вид. – Фасеточные глаза блеснули внимательно за толстыми линзами граненых очков. – У меня-то все нормально. Розы опять цветут и ругаются с георгинами. Вот лучше рассказывай, как у тебя.

Герда чувствовала сладостно-пряный, ошеломляющий запах роз, плывущий над садом и верандой. Такой аромат они источали примерно два раза в год; от него всегда щемило в груди, сердце билось неровно и часто.

Она вздохнула, усаживаясь на скамейку, опуская плечи и голову, прячась в шерстяной платок. Длинные соломенные волосы рассыпались по плечам, укрыли глаза.

– Да как-то… – она пожала плечами, неуверенно и беззащитно.

Хозяйка встревожилась.

– Ну здравствуйте, – сказала она, звякнув несколькими блюдцами и горшочками. – Что с тобой? Ответь толком?

– Да как-то все… – с трудом поежилась Герда, не зная, как начать.

О’Cана закончила со столом, уложила принесенные печенья в вазочку, уселась поудобнее в свое хозяйское кресло, возносясь к потолку, шесть рук сложив, словно шесть расходящихся от цветка лепестков. Жвальца ее, зелено-желтые, замерли внимательно, граненые глаза отражали тысячу скукожившихся, склоненных горестных Герд.

– Тоскливо, – уверенно, за гостью ответила она.

Герда кивнула, не в силах что-то еще сказать.

Хозяйка негромко кашлянула, пошевелив выцветшими крыльями на спине, и раздумчиво двинув усиками длинной в метр.

– Ну как же, – огорченно скрипнула она. – Еще недавно все было так мило.