Рисовальщик - Валерий Борисович Бочков

Я просунул ладонь в тесный карман и быстро отвернулся. Моё лицо горело, руки тряслись и сразу вспотели, кое-как я заточил пару карандашей. После сделал глубокий вдох и повернулся к подиуму.

Через сорок минут рисования я уже не видел ни сладострастных изгибов, ни внимательных рысьих глаз; эталон женского великолепия превратился в чистую геометрию, в строгую анатомию – уже не божественная грудь, а дельтовидная мышца с плавным переходом в малую грудную; не сочная ляжка, а латеральная широкая мышца, которая соединяется с медиальной посредством большой портняжной.

Натурщицу ту звали Лариса, даже босиком она была на пять сантиметров выше меня, а безотносительно обуви – старше на семь лет; кончая, она начинала истерически хохотать, что поначалу здорово пугало меня и мешало сконцентрироваться на собственном оргазме.

61

– Тебя ищут. – Лутц подмигнул сразу всем лицом. – Третий столик справа.

На террасе было полно народу. На остров шла гроза, и закат обещал сказочное зрелище. Солнечный шар ещё не коснулся горизонта, но уже раздулся, налившись пунцовой мутью. Неподвижное море блестело серой, пыльной сталью. Половину неба затянуло лиловой чернотой, она наступала, рваный край дымился и полз к набухшему солнцу. Кусок чистого неба таял, из голубого он стал ванильным, после персиковым. В момент соприкосновения солнца с морем странное лимонное сияние – холодное и мёртвое – разлилось по воде. Мохнатое подбрюшье туч озарилось сизым светом. Лица людей на террасе тоже вдруг посерели и погасли, стали мёртвыми и холодными, как неудачные восковые маски.

Девица за третьим столиком повернулась в мою сторону. Я наблюдал за ней краем глаза, она догадалась и уголком губ подарила мне начало улыбки. Такими знаками обмениваются на публике тайные любовники. И этот знак, и её лицо, слишком бледное, слишком правильное, с большими глазами и пепельными губами, показалось смутно знакомым. Ощущение полудогадки нервировало. Я сел, небрежно раскрыл альбом и притворился, что рисую. На самом деле чертил концентрические спирали, пытаясь приладить её фарфоровое лицо хоть в какую-то ячейку моей памяти.

Закат подходил к финалу. Туча накрыло солнце. Сумерки сгустились почти моментально, будто наверху просто выключили свет. Неопрятная чернильная тьма на западе клубилась, озаряясь лиловыми зарницами. Оттуда доносилось глухое ворчание, утробное и угрожающее.

– И это всё? – проговорила тощая тётка с капризным лицом дамы пик.

«Нет», – мысленно ответил я. И оказался прав – именно тут нам показали маленькое чудо: кто-то решительный с той стороны туч полоснул по небу бритвой, в узкую рану брызнул свет, жгучий и ослепительный. Публика ахнула, прореха раскрылась шире, и оттуда потёк пунцовый жар. Море стало рубиновым.

– Инфернально… – дама пик похотливо ухмыльнулась. – Прямо кровь!

Прореха в сумрачной хмари чудилась окном в страшный мир, узкой щелью, сквозь которую нам показывали незначительные фрагменты, но даже по этим деталям можно было безошибочно судить о чудовищности происходящей там катастрофы. Такие ландшафты рисовал Иероним Босх – пылающий ад, похожий на раскрытую топку, с виселицами и распятиями, с крылатыми бесами, с толпами грешников, похожими на скопище инфузорий.

– Истекающие кровью ангелы будут гибнуть в лимонно-розовом закате. – Дама пик подалась ко мне и тронула мой рукав птичьей лапкой с ярко-алыми коготками. – Маэстро, а вас девушка искала…

Дама пик вкрадчиво улыбнулась и скосила глаза в сторону фарфоровой девицы за третьим столиком.

– Знаю, – буркнул я.

– Ну так идите, – жеманно проговорила она, – идите-идите! Негоже заставлять девушку ждать. Сидит тут, улиток каких-то рисует…

Я как раз поднёс к губам стакан и чуть не поперхнулся. Этот голос, эта ухмылка – сквозь маску дамы пик проступило лицо моей покойной бабки. У воды был металлический привкус, такой появлялся в московских кранах в конце лета перед самой школой. Я неуверенно поставил стакан на стол.

Закат залил террасу густым оранжевым светом. Посетители, тоже оранжевые, с сухими терракотовыми лицами, застыли в неловких позах, как жертвы сеанса массового гипноза. Кожу на моём затылке стянуло покалывающей немотой. Появилось ощущение беспомощной лёгкости, как перед обмороком. Море, небо и терраса слегка качнулись и застыли чуть наклонно. Я сидел, но вцепился в подлокотник кресла, стараясь удержать равновесие. Не хватало только грохнуться прямо тут на пол. Дама пик махнула рукой девице за третьим столиком, та поднялась и направилась к нам. От закатного света фарфор её лица стал оранжевым, как у натурщиц на портретах Модильяни. Она шагала плавно и уверенно, очевидно, её не смущала внезапная покатость террасы.

– Гроза… – сказала девица, подойдя ближе.

Она сделала паузу, будто недоговорив… именно тут шарахнул гром. Громыхнуло прямо над нами, казалось, наверху кувалдой крушили рояль. Горизонт вдруг потемнел, прореха сузилась в горящую нитку и исчезла. Амбразура в другой мир захлопнулась. Небо клубилось чёрным, с моря властно потянуло сырым холодом. Рванул шквал ветра, с весёлым звоном на пол полетела посуда, хлопнула парусом оборвавшаяся маркиза, публика заголосила, шаркая и гремя стульями, потянулась внутрь бара.

– Пошли! – Девица перекинула через плечо парусиновую сумку. – Нет-нет, не туда.

Ухватив за локоть, она потянула меня в сторону моря.

– Туда! Нам нужен самый лучший вид на острове! – Она указала рукой на скалу с заброшенным маяком. – Гляди, какие тучи! Как гигантские птицы – чёрные, страшные!

Тучи больше напоминали уродливых гигантов, пьяных или сонных, которые то ли боролись, то ли совокуплялись всем стадом.

– Стой! – Я поймал её запястье и остановился. – Ты кто? Я тебя знаю?

– Ты что, не помнишь? – Она засмеялась, порыв ветра рванул её платье и облепил грудь, живот и ноги. – Позапрошлым августом? У тебя в студии? Портрет – ты ещё венок на меня напялил – с красными цветами… Азалии, что ли… Помнишь?

– Точно! – Я не помнил ни венка, ни портрета.

Лицо было знакомым, но я никогда не рисовал её – тут моя память как фотоаппарат. Тропинка вздыбилась и пошла круто вверх. Быстро темнело. Девица ловко перескакивала с камня на камень, азартно подгоняла меня. Я хотел помочь нести её котомку, но она отказалась.

Сверху открылось море, лиловое и измятое, всё – до самого горизонта – в белых барашках. Ветер срывал пену с волн, трепал макушки пальм на берегу. Прямо под нами гремел прибой, из чёрной воды торчали острые камни. Девица подошла к краю обрыва и заглянула вниз.

– Ого! – крикнула она. – Ну и высота!

– Вдовий утёс! – гаркнул я. – Называется! Западная часть острова вся такая! Рифы! Пираты построили тут маяк, чтобы заманивать торговые корабли!

– Ловушка!

– Именно. Что у тебя в сумке?

Страшно хотелось выпить, я надеялся, что в сумке бутылка. По форме было похоже. В моей сумке наверняка лежал бы бурбон. Или на