Рисовальщик - Валерий Борисович Бочков

худой конец виски.

– Потом! – Она схватила меня за рукав и потянула к маяку. – Выше-выше пошли!

62

К маяку я поднимался всего однажды с какой-то чокнутой итальянкой. Тоже ночью и тоже в грозу – лет пятнадцать назад. Из её эротической затеи ничего не вышло, я патологически боюсь высоты. Просто цепенею и лишаюсь возможности функционировать физически и интеллектуально. К тому же тогда начался ливень, и нам пришлось отсиживаться полночи в развалинах маяка с летучими мышами. Под конец у итальянки случилась истерика, оказалось, она страдает хироптофобией. Каюсь, в душе я ликовал.

Сейчас я молил Бога, чтобы Он повременил с дождём. Мы карабкались всё выше, я старался держаться подальше от края. Ступени, вырубленные в скале пиратами, не отличались надёжностью, они были разной высоты и не соответствовали никаким ремесленным ГОСТам. Внизу зычно ухало море. Я оглянулся – далеко позади мерцали огоньки бара, плетёные стулья валялись по террасе, оторванную маркизу трепал ветер, белая тряпка истерично задиралась вертикально, будто подавая сигнал бедствия. Фонари гавани едва угадывались, город пропал, дома на холме слились с мутной чернотой. Похоже, там уже начинался ливень.

Мы доползли до маяка. Дверь кто-то заколотил досками крест-накрест. Перед входом была тесная площадка, высеченная в утёсе, от двери до края скалы было три шага. Я прижался спиной к стене маяка, для верности вцепился ногтями в камни.

– Слушай… – Я откашлялся, крикнул громче: – Слушай, если начнётся дождь…

– Если начнётся дождь… – повторила девица радостно, она подошла к самому краю и заорала в бездну: – Дождь! Конечно же начнётся дождь!

Она стояла спиной, у меня появилось жгучее желание столкнуть её. Я застонал и впился зубами в нижнюю губу. Зигзаги молний били в море, вспышки озаряли застывшую на миг воду, вспученную и похожую на пашню. Грохот волн под нами сливался с рокотом грома наверху.

Девица повернулась.

– Вспомнил? – Неожиданно спокойным голосом спросила она.

– Я тебя никогда не рисовал.

– Но мы с тобой встречались.

– Где? Когда?

Она засмеялась.

– А так? – Она приоткрыла бледные губы, высунула кончик языка и закатила глаза.

Я вспомнил. Должно быть, именно так сходят с ума. Или умирают от инсульта. Я открыл рот, точнее, он открылся сам. Выдавить из себя два слога её имени казалось непосильной задачей. Я замычал, застряв на первом звуке:

– М-м-м…

Смеясь, она продолжила:

– Милка.

Над крышей маяка полоснула молния. Милка ухмыльнулась и подмигнула мне. Гром шарахнул совсем рядом, и в тот же миг, как по команде, на нас обрушился ливень. Милка подняла голову и подставила лицо под струи дождя. Её платье намокло и, прилипнув к телу, стало прозрачным, как папиросная бумага.

– Милка? – Кое-как я оправился от шока и теперь мог говорить относительно внятно и отчасти даже с ироничными интонациями. – Боюсь вас напугать, но вы мертвы, дорогая Милка. Мертвы. Вы умерли тридцать лет назад, и я сам лично вытаскивал ваш труп из квартиры и усаживал на лавку у подъезда. За вами приехала труповозка и увезла, скорее всего, в морг. В морг!

Милка захохотала, будто я удачно пошутил: для покойницы с тридцатилетним стажем у неё было весьма жизнерадостное состояние духа.

– В морг? – смеясь, переспросила она. – Вот незадача!

Она выпустила изо рта воду тонкой струйкой и захохотала снова.

– Послушай, – почти грубо сказал я, – понятия не имею, кто ты такая, и мне абсолютно наплевать, зачем ты тут валяешь дурака!

– Погоди-погоди! – Смеясь, она схватила меня за руку. – Ну куда же ты?

– Домой!

Я вырвался и осторожно сделал шаг назад. Дождь лил плотной отвесной стеной, подошвы скользили по камням. Спуск был равносилен самоубийству.

– Не будь идиотом! – крикнула она мне в спину. – Я от Ванды.

Нога поскользнулась, я едва удержал равновесие. Обернулся и крикнул:

– Привет ей передай!

Моя тайная мечта – мечта сокровенная, как пишут в романах, – разыгрывалась здесь и сейчас в виде то ли гнусной шутки, то ли дурацкого фарса. Спецэффекты – шторм, ночь, гроза, – безусловно, впечатляли, но вот сценариста за такие монологи стоило похоронить заживо.

– Постой! – Девица в два прыжка оказалась рядом со мной.

– Иди к чёрту!

– Смотри! – зло выкрикнула. – Смотри! Смотри!

Одним рывком она разодрала своё платье сверху донизу.

– Смотри!

Она выставила свою голую грудь. Груди были крупные и безупречной формы.

– Чокнутая! – Я отпрянул. – Чего тебе от меня нужно?

– Ты что, слепой? – Она ухватила мою ладонь и прижала к своему лобку.

Лобок был гладкий, как резина, пальцы скользнули ниже. Там ничего не было – с таким же успехом я мог щупать колено.

– Ну?! – заорала она мне в лицо. – Понял?

Ничего я не понял. Быстро отдёрнул руку и зачем-то спрятал её за спину. Молнии теперь хлестали беспрерывно, сизые всполохи выхватывали из тьмы куски моря и туч, мокрые скалы, щербатый бок маяка. Я снова посмотрел на грудь – там не было сосков. Бюст манекена, куклы Барби… моё загнанное сознание пыталось придумать хоть какое-то объяснение – от латексного комбинезона телесного цвета до чернобыльской мутации.

– Что тебе от меня нужно? – гаркнул я, стараясь перекричать грохот бури. – Что? Что?

– Мне – ничего. Я – почтальон.

– А! Вот оно как! – Из меня вырвался то ли смех, то ли лай. – Мы разыгрываем библейский сюжет! С ангелами и праведниками…

– Ну, если ты праведник, тогда я точно ангел! – Она звонко шлёпнула себя по ляжке и добавила невинно: – Хотя Люцифер тоже начинал как ангел. Смотри!

Она что-то выкрикнула и вскинула вверх руку, будто пыталась воткнуть палец в небо. Зигзаг молнии разодрал тучи и с шипением вонзился в макушку маяка. Я инстинктивно пригнулся, локтем загородил голову. Выругался матом – было ощущение, что я каким-то макаром угодил в дурацкий фильм для подростков про колдунов и зомби.

– Очень эффектно! – Я выпрямился и хлопнул пару раз в ладоши. – Ты хочешь, чтобы я поверил…

– Идиот! – перебила она. – Какой же идиот всё-таки! У него шанс – один на миллиард, – а он стоит тут, как Юрий Гагарин, и талдычит, что Бога нет, потому что он его не видел! Чем ты рискуешь? Чем? Жизнью?

Она пренебрежительно фыркнула, точно речь шла о какой-то ерунде.

– Остров твой поганый, шлюхи-туристки, картины дрянные с закатами и голыми бабами! Экватор, мать твою! Карибский архипелаг! Ты это называешь жизнью? Тридцать лет! Подумать только – тридцать лет! И каждый день ты вспоминаешь о ней! Каждый день! Даже когда туристок своих трахаешь! Они у тебя сосут, а ты её представляешь – Ванду: «Ванда, ну где же ты? Милая Ванда! Ванда!»

– Заткнись!

– Чем ты рискуешь? Этой жизнью? Это