Снег на экваторе - Андрей Поляков

Покидали Найроби два славянских странника под моросящий дождик. Счастливая примета сбылась, хотя, судя по открыткам, присланным из ЮАР и Португалии, пришлось и пострадать. В Мозамбике Сорокин тяжело заболел малярией. Бесплатно его согласился лечить только один врач – русский, приехавший на юг Африки из Волгограда. Он путешественника и выходил. А тогда, в Найроби, думалось: «Дай-то бог». Глядя на то, как, словно под уздцы, вели они в гору тяжелые велосипеды, невольно пришел на ум один из рассказов Владимира.

– Когда мне было три года, накануне дня рождения меня спросили, что подарить, – вспоминал он.

– Коня. Хочу проскакать на нем по всему свету.

Путешественник приумолк и после паузы добавил:

– Лошадь – одно из самых первых моих детских впечатлений.

Коня, естественно, не купили. Семья жила на шестом этаже многоквартирного дома. Но мечта осталась. В отличие от большинства мальчишек, романтические грезы о путешествиях не стерлись, не истлели под ворохом взрослых проблем и разочарований.

Азия, Австралия, Европа, Африка… Детские сны становились явью. Впереди, очевидно, маячила Америка – Северная и Южная. Со времен Ибн-Батутты и Марко Поло мир стал гораздо «теснее», и его даже на велосипеде можно объехать за несколько лет. А дальше? Оборотная сторона воплощавшейся на глазах мечты – жизнь вдали от дома. Родные не видели мужа и отца годами.

Сколько так могло продолжаться? Владимир не знал ответа. Сейчас ему уже стукнуло шесть десятков, но он продолжает крутить педали. Благодаря интернету можно проследить за его дальнейшими велопробегами. Теперь Сорокин, все такой же подтянутый и фотогеничный, путешествует со своим сыном Сашей. Когда-нибудь он, конечно, остановится и уже не сможет заниматься любимым велосипедом. Но уверен, что к тому времени непременно придумает еще что-нибудь необычное. Не в его характере плыть по течению. Пытаться представить, что бы это могло быть, бесполезно. Все равно не попадешь в точку, хотя и интересно, какой же новый крутой поворот может последовать в этой нетривиальной судьбе?

Для меня велопробеги Владимира Сорокина не менее увлекательны, чем фантастические странствия средневекового португальского супершпиона Перу де Ковилья. История самарского инженера, документалиста и путешественника показательна и поучительна для тех, кто не верит в собственные силы, не видит места для романтики и настоящих испытаний в современном глобальном мире, населенном офисными работниками. В мире, который вроде бы окончательно потерял былое цветущее многообразие и стал маленьким, однородным, пресным, плоским, меркантильным, циничным.

Чтобы убедиться, что это не так, достаточно поколесить по африканской глубинке. Сколько ни пытались привить африканцам «цивилизованные порядки» старые колонизаторы и новые борцы за безграничный свободный рынок, кое-где Черный континент остается почти таким же, каким предстал перед арабскими торговцами и моряками Васко да Гамы.

Древние африканские города повидали на своем веку бесчисленное множество искателей приключений. И Владимир Сорокин, и Перу де Ковилья были для Восточной Африки пришельцами из другого мира. И того и другого она приняла, но жить продолжала по-своему – так, как привыкла. Пожалуй, лучше всего спокойный, размеренный пульс традиционного жизненного уклада можно ощутить в старинных суахилийских портах. Чтобы проникнуться им, нужно только одно: отринуть нашу привычную спешку и не торопиться ни с действиями, ни с мыслями, ни с выводами.

Подступал полдень – знойный и безмолвный. Ветер затаился, листья замерли, пестрые бабочки порхали невесомо и бесплотно, как в немом кино. Лишь сдобный запах пыльной дороги, разомлевшей под страстным напором африканского солнца, напоминал, что раскинувшийся вокруг сонный мир – не греза.

Я шел в древний Геди пешком. От развилки дороги, где осталась машина, до таинственного средневекового городка было не больше одного-полутора километров. Во всяком случае так уверяли путеводитель и встреченная по пути дородная африканка. Пройдя вместе несколько десятков метров, она юркнула в убогую глинобитную хижину, на стене которой синей краской кто-то старательно вывел: «Вселенская церковь во славу Христа».

В провале двери переливались цветастые юбки канга, в одну из которых была обернута и моя спутница. Из хижины раздался стройный торжественный хор, через слово поминавший Йесу – Иисуса. Что ж, на океанском побережье Кении, в самом центре мусульманской культуры суахили, и столь убогий христианский храм – достижение.

Голоса отдалялись, мимо проплывали навесы из пальмовых листьев, босоногие ребятишки, дымные костры кухонь под открытым небом, поджарые рыжие куры, опрятный барак с надписью «Политехнический колледж», огороды, свалка, магазин, автомобили… Современного Геди хватило на несколько минут, а потом начался лес.

С последним, скрывшимся за поворотом домом, с последним детским криком исчезло ощущение времени. Чуть слышный, мягкий звук шагов, стук сердца, ритмично пульсировавшая на запястье жилка не нарушали первозданной тишины. Отсутствие звуков подчеркивало очевидное: так было всегда, так будет всегда, а человек – едва заметный, легко исчезающий штрих на гигантском полотне природы.

Над головой раздался сухой щелчок. Из густой листвы и желтых цветов тамаринда проступил темно-красный, кривой клюв птицы-носорога. Что-то юркнуло и зашуршало под ногами. Глаз успел заметить ящерку, блеснувшую в траве радужно-перламутровым отливом.

И вновь лес погрузился в завораживающее безмолвие. Гармонию вечности не испортили ни стражи на воротах, ограждавших вход в старый Геди, ни возведенный на деньги Европейского союза масштабный Суахилийский культурный центр с новыми, чистенькими конференц-залом, рестораном и библиотекой.

Надо отдать архитектору должное. Он честно постарался насытить здание центра элементами местного декора и сделал его одноэтажным. Так строили в старом Геди, где, в отличие от Ламу, Пате, Момбасы, Малинди и большинства других суахилийских городов, многоэтажных домов не было. И все же, если бы не лес, отделявший центр от древнего поселения, эта, да и любая другая новая постройка, смотрелась бы здесь вызывающе инородно.

Дело в том, что вот уже четыре века в старом Геди никто не живет. Между тем когда-то городок был хоть и маленьким, не более 3000 жителей, но преуспевающим. Возник он в XIII веке, то ли после изгнания части жителей из порта Малинди, то ли как форпост распространения ислама. В XV веке Геди пережил рассвет, а в начале XVII века жители его покинули и больше не возвращались.

Разгадки тайны нет, несмотря на множество версий. Основных три. Во-первых, нападение отрядов кочевников оромо. Эта народность составляет треть населения Эфиопии, проживает и в соседних странах. Вариант вероятный. Кстати, название Геди, или Геде, взято из языка оромо и означает «драгоценный». Во-вторых, – эпидемия. Тоже вполне возможно. В ту пору массовых прививок, санитарных норм и действенных лекарств не знали. В-третьих, – исчезновение воды. Последняя гипотеза, пожалуй, самая правдоподобная. Глубина колодцев в Геди достигает 50 метров, но влаги в них нет.