Приз - Полина Дашкова

— И он обрел своего нового владельца, — напряженно улыбнулсяГригорьев.

— Да. За ним пришел Владимир Приз.

— Поэтому вы решили, что этот актер — будущий русский фюрери над Россией нависла угроза нацизма?

Рейч ничего не ответил. Глаза его стали спокойными иосмысленными. Возбуждение, вызванное марихуаной, прошло. Он смотрел наГригорьева грустно, даже с некоторой жалостью. В подвале тихо гуделкондиционер. Блестели никелевые замочки сейфов. Маленький овальный бриллиантпостреливал иголочками радужных лучей.

— Неужели вы не понимаете, Андрей, — устало вздохнул Рейч, —дело не в кольцах и пуговицах. Я пытаюсь объяснить вам то, что не имеетобъяснений. Я забредаю сам и веду вас туда, где привычная логика слепнет,глохнет и не находит слов. Там работают совсем иные причинно-следственныесвязи. Были нацисты выродками, маньяками или обычными людьми, которые при иныхобстоятельствах прожили бы свои жизни как нормальные добропорядочные граждане?Был Адольф Гитлер гением зла или обаятельной марионеткой в руках других гениев,которые остались в тени, или он вообще не являлся самостоятельной личностью, неимел собственной воли и судьбы, а стал плодом коллективной шизофрении? Мыникогда не сможем ответить на эти вопросы. Мы будем бесконечно спорить,выстраивать умственные конструкции, которые рушатся, как карточные домики. Наэтом пути нас ждут только тупики. Но других путей мы не знаем. Мы не желаемпонять, что в первой половине двадцатого века в сердце Европы среди людей сталижить и активно действовать существа с иной биологической структурой. К власти вГермании пришли звери, не животные, а именно звери, в апокалипсическом смыслеэтого слова. Аналогов в истории человечества не найти.

— Так уж и не найти? — сказал Григорьев. — Древние царства сих кровавым язычеством, рабством и запредельной жестокостью. Культура инков имайя. Египет, Римская империя. Крестовые походы и инквизиция. Россия вдвадцатом веке, от семнадцатого до пятьдесят третьего.

— Нет, все не то, — Рейч помотал головой, — жестокости,садизма, глумления в истории много. Но враги в жертвы в сознании самых жуткихчудовищ все равно оставались людьми и не становились номерами. Истреблениесотен тысяч людей случалось не раз, но никогда оно не превращалось вбюрократическую рутину, в заводской конвейер, не сопровождалось аккуратнойбухгалтерией. Африканские племена поедали тела своих жертв, но не варили из нихмыло и не вели учет этому мылу в конторских книгах. Американские индейцыиспользовали скальпы поверженных врагов как ритуальные символы, но не набивалиими матрасы.

— Генрих, вы противоречите самому себе, — сказал Григорьев,— вы говорите о мистическом начале, о чем-то запредельном, а в качествеаргумента приводите примеры грубейшего прагматизма, коммерческого расчета,примитивной потребности из всего извлечь пользу и выгоду.

— Правильно! — Рейч так обрадовался, что даже хлопнул владоши. — Вот вы сами все и сформулировали, Андрей. Оккультная грань нацизмабыла и остается самой заманчивой его гранью. Она до сих пор прельщаетамбициозных неудачников, нравственных калек, лишенных живого воображения. Вэтом ее главная функция — прельщать обиженных и бездарных. Таинства «Черногоордена», теория космического льда и четырех лун, теория единства земли и крови— это сладкая облатка, без которой человеческое сознание не способно принять иусвоить законы небытия. Вся дребедень, собранная здесь, в моем подвале, все этиперстни, значки, вставные челюсти, сумки из человеческой кожи, вечные перья,ритуальные принадлежности, все, что связано с оккультизмом и черной магией, —фрагменты языка, на котором преисподняя говорит с человеком. Это бубенчики истеклянные бусы для доверчивых дикарей. Но их меняют не на золото, а набессмертные души. Всегда найдутся желающие продать и купить. Оптом дешевле иудобней, чем в розницу. Элементарный закон бизнеса. Нацизм — это всего лишьторг. Коммерческие отношения. Но не между людьми, а между жизнью и смертью.

— Красиво сказано, — кивнул Григорьев.

— Нет! — Рейч вскочил, всплеснул руками и опять сел. —Ничего в этом нет красивого. Это уродливо, безобразно. Это страшно потому, чтоторг продолжается! Преисподняя могла бы заткнуться и оставить нас в покое послесорок пятого, после Нюрнберга. Был шанс немного отдышаться от этого смрада, номы пренебрегли своим шансом. Не в том дело, что несколько тысяч нацистскихпреступников избежали суда, рассеялись по миру. Это плохо, но не смертельно.Смертельно другое. Во время Нюрнбергского процесса в руки ЦРУ и НКВД попалоогромное количество документов. Около шестнадцати тысяч страниц машинописныхтекстов. Это были подробные отчеты об экспериментах, которые проводились надзаключенными в Дахау и Освенциме. Длились судебные заседания. Звучали с трибунпламенные речи. Разрабатывался специальный закон о запрете использования внауке и на практике результатов опытов, которые проводились на узникахконцлагерей. А сотрудники спецслужб держав-победителей, люди разумные,прагматичные, под шумок изъяли это из общего набора документов обвинения,засекретили, вывезли к себе, чтобы изучать и использовать в своей работе. Понимаете,рационально использовать, как трупы для мыла и волосы для матрасов.

— Погодите, Генрих, но это были всего лишь трофеи. ИзГермании вывозились тонны архивов, научной документации, целые лаборатории,вместе с оборудованием и учеными, — сказал Григорьев, — ну да, спецслужбывывезли и медицинские архивы концлагерей засекретили. Вполне понятно. Изучали.Тоже понятно. Почему вы думаете, что они это использовали?

— Я не думаю. Я знаю, — Рейч рубанул ребром ладони воздух. —Они продолжали экспериментировать на людях. Сначала это были уголовники,приговоренные к смертной казни. Потом проститутки и нелегальные эмигранты. Новсе казалось мало. В ход пошли так называемые добровольцы, молодые офицеры,которым говорили, что это необходимо для великой цели защиты демократии исовсем не вредно для здоровья. Студенты, которым просто платили за это деньги ине считали нужным объяснить возможные последствия. Сотрудники, подозревавшиесяв предательстве, — чтобы развязывать им языки и не возиться долго. В общем,люди. Тысячи, десятки тысяч людей. А руководил всем этим наш с вами знакомый.Ну, угадайте, кто?

— Доктор Отто Штраус?

— Совершенно верно. Вы что-нибудь слушали о сверхсекретныхпрограммах, которые проводились в ЦРУ с конца сороковых под личным контролемАллена Даллеса? Их кодовыми названиями были «Артишок» и «Блю-берд».

— Откуда вы знаете, что Отто Штраус после войны работал наЦРУ? — спросил Григорьев.

— От него самого.

Григорьев закрыл глаза и почувствовал странную усталость.Голова кружилась, колени дрожали, словно он только что прошел пешком безостановки сотню километров или его долго крутили в центрифуге.

Следующим номером сегодняшней программы у Вовы Приза былоток-шоу. Оно шло в прямом эфире, ранним вечером, до новостей, и имелочрезвычайно высокий рейтинг. Обсуждалась родная для него тема: нужна ли Россиитвердая рука? С ним вместе выступал старый вялый хрыч Женька Рязанцев, и былобы глупо упустить возможность лишний раз покрасоваться перед широкой аудиториейна таком выигрышном фоне. Хотя по большому счету именно сегодня ток-шоу совсемнекстати. Во-первых, жарко. В такую жару студии в «Останкино» к вечерураскаляются до температуры сауны. Течет грим, плавятся мозги. Но главное,сегодня надо окончательно решить вопрос с этой несчастной потеряшкой. Дело не втом, что она — свидетель. Какой она свидетель, если ничего не видела, не можетговорить? Дело в перстне. Только она могла его подобрать. Больше никто.