Приз - Полина Дашкова

— Понимаю, понимаю, только не ори. Ты хотя бы узнал, в какуюее повезли больницу?

— В Шестую городскую.

— Про перстень мой ты, конечно, ничего не выяснил?Прошмонать тебе ее не удалось, юродивая помешала, — Шаман по детской привычкевсосал нижнюю губу и стал похож на кролика.

— А не надо было шмонать, — тихо и серьезно произнес Лезвие,— перстень у нее на пальце.

— Ты же сказал, руки забинтованы? — голос Шамы стал странновысоким, он сам не заметил, как начал ковырять ногтем маленькую выпуклуюродинку под подбородком.

— Бинт размотался на правой руке. Я увидел перстень, насреднем пальце.

Родинку под подбородком Шаман расковырял до крови и незаметил этого. Душ так и не принял, носки не поменял.

* * *

— Андрей, вам нехорошо?

Григорьев открыл глаза, увидел Рейча и понял, что отключилсяна какое-то время. Как это произошло, почему и сколько продолжалось,неизвестно. Он сидел в удобном кожаном кресле, в подвале магазина Рейча. Тихогудел кондиционер. Было холодно.

— Не пугайтесь, — улыбнулся Рейч, — здесь многие теряютсознание.

— Почему?

— В этом доме располагалось отделение гестапо. В подвале,вот именно здесь, где мы сейчас сидим, были камеры. Не могу сказать, что каждыйдень кого-то пытали, избивали, но случалось. Здесь стены пропитаны ужасом,болью, предательством. Если провести здесь ночь, можно услышать крики, стоны,очень тихие, далекие, но такие жалобные, что сердце разрывается. Собственно,сам подвал — тоже экспонат моей коллекции. Могу сварить кофе.

— Нет. Спасибо.

Григорьев взглянул на часы. Рейч перехватил его взгляд.

— Вы устали?

— Хочу понять, сколько времени был в отключке.

— Всего пару минут, не больше. Еще раз повторяю вам, ничегострашного. Наоборот, такая реакция говорит о том, что вы живой человек, неробот, не инопланетянин. Вот ваш соотечественник Владимир Приз чувствовал себяздесь великолепно, как дома.

— А вы? Как вы себя чувствуете здесь, Генрих? Вообще, зачемвам все это?

— У каждого свое хобби. Сейчас модно быть чудаком. Я сраннего детства чудак и фантазер. Знаете, когда мне было шесть лет, я решил,что Генрих Гиммлер мой отец. Я узнал, что у детей бывают отцы и матери. То естьне узнал, а осознал и стал думать — кто же меня произвел на свет. Простаядетская логика. Генрихом меня назвали в честь Гиммлера. Значит, он мой отец. Ана роль матери я выбрал легендарную летчицу, первую женщину-испытателяЛюфтваффе Ганну Рейч. Мне дали ее фамилию. Это было принято — называть детей,таких, как я, в честь героев Рейха. Далее, я выдумывал разные легенды, почемуони, мои родители, не могут признаться, что я их сын, и забрать меня. Я сочинялсказки и этим спасался в кошмарном быту инкубатора. Портрет Гиммлера висел внашей спальне. Засыпая, я смотрел на него, разговаривал с ним, называл папой ирассказывал, как прошел день. У Гиммлера были слегка оттопыренные уши. У менятоже. Портрет Ганны висел в комнате медсестер. Туда детей не пускали, но мнеудавалось иногда проскользнуть незаметно, и я разговаривал с Ганной. У нее былисветлые вьющиеся волосы. У меня тоже.

— Это кольцо принадлежало Ганне Рейч? — спросил Григорьев,кивнув на раскрытый бархатный футляр.

— Да. Удивительная была женщина. Красавица, умница,бесстрашная, благородная. Восемнадцатилетней девочкой летала в Африку, кормитьи лечить туземцев. В двадцать установила абсолютный европейский рекорд высотысреди женщин-авиаторов и рекорд самого длительного беспосадочного полета. Былаодним из лучших пилотов-инструкторов люфтваффе, экспертом по авиационнымисследованиям, первой женщиной-испытателем. Она умерла здесь, во Франкфурте, всемьдесят девятом. Я познакомился с ней в семьдесят шестом. Когда я рассказалей, почему ношу ее фамилию, она была растрогана до слез. Она до конца своихдней не желала ничего знать о концлагерях и прочих ужасах. Для нее АдольфГитлер был человеком, который отдал жизнь за то, что Германия стала самойвеликой страной в мире, чтобы все немцы были богаты и счастливы. Мы с ней оченьподружились. Я долго уговаривал ее продать мне это колечко и денег не пожалел.Ганне надела его на палец Магда Геббельс двадцать седьмого апреля сорок пятогогода. Ганне удалось выбраться живой из подвала рейхсканцелярии Гитлера. Потомона давала очень трогательные свидетельские показания о последних часах жизнифюрера и других обитателей бункера. Она была искренне предана фюреру инационал-социализму. Вместе с генералом фон Греймом она, рискуя жизнью, подшквальным огнем русских, прилетела в Берлин из Мюнхена, чтобы спасти своегофюрера или погибнуть вместе с ним.

— Простите, но это не совсем точно, — перебил Григорьев.

— Что? — Рейч открыл рот от удивления. — Что вы сказали?

— Генрих, я неплохо знаю военную историю. В конце апрелясорок пятого фон Грейм был вызван в Берлин срочной телеграммой Гитлера. Он взялс собой самого надежного своего пилота, Ганну Рейч. Когда они прилетели, Гитлерофициально сообщил, что Геринг стал изменником, и назначил фон Греймаглавнокомандующим люфтваффе. Так что ваша прекрасная Ганна летела не спасать ипогибать, а просто сопровождала своего командира и выполняла приказ. Впрочем,это ничуть не умаляет благородства ее поступка.

Рейч смотрел на него несколько секунд молча, склонив головунабок, и вдруг спросил, очень быстро и тихо:

— А вы? Чей приказ выполняете вы, Андрей?

Глаза его впились в лицо Григорьева. Никакой марихуаны,никакого безумия. Рейч был спокоен, подтянут и очень наблюдателен. Григорьевчувствовал, что даже легкое движение его лицевых мышц не ускользнет от взглядаГенриха.

«Мы никогда не обсуждали с ним мою биографию и профессию. Онзнает, что я русский эмигрант во втором поколении, родился в Нью-Йорке.Зарабатываю на жизнь чтением лекций в нескольких университетах. Специализируюсьна истории дипломатии и тайных обществ. Я выдал ему эту легенду много летназад, и с тех пор он не задавал вопросов. Я ему, впрочем, тоже. Ядовольствовался его легендой: журналист, фотограф, художник, историк-любитель,коллекционер. Мы говорили об искусстве, старом и современном, о масонстве, алхимии,о розенкрейцерах и тамплиерах. У меня не было необходимости задавать емубестактные вопросы, поскольку я и так знал о нем очень много. А он? Что знаетобо мне он? Я никогда не пытался его вербовать и делать своим агентом. Иногда яосторожно цедил через него информацию, иногда покупал за большие деньги. Он неспрашивал, для кого и зачем. Я верил, что ему это безразлично, что егоинтересуют только деньги» — все это пронеслось у Григорьева в голове за одномгновение.