Разбойник - Керриган Берн

– Разве можно винить меня при таких обстоятельствах? Возможно, быть мишенью для могущественных врагов – для тебя дело привычное, но мне еще нужно привыкнуть.

– Нет, не нужно, – небрежно вымолвил Дориан. – Еще немного, и мы увидим голову Уоррингтона на шпиле с Лондонского моста.

– Ты это не в буквальном смысле? – Хотя, признаться, этот образ не вызывал у нее такого отвращения, как следовало бы.

Блэквелл бросил на нее взгляд, полный притворного раздражения.

– С тобой ведь никогда не угадаешь, верно?

Муж Фары выглядел довольным собой, и мадам Сандрин усмехнулась.

– Вы выбрали хорошую жену, мсье Блэквелл. Она, как у нас говорят, сильная женщина.

Подчиняясь заботам портнихи, Фара внутренне чувствовала себя виноватой за все нехорошие мысли об этой женщине.

– Вы слишком добры, мадам Сандрин.

– Ха! Ваш муж знает лучше, n’est-ce pas?[13]

Улыбка Фары исчезла, когда она заметила, каким лукавым взглядом прелестная брюнетка посмотрела на Блэквелла. Еще несколько нехороших мыслей ошеломило ее, когда Дориан наградил портниху вежливым кивком, который весьма смахивал на абсолютное признание ее любви к нему.

Фара прищурилась, глядя на женщину, которая ничего не замечала, потому что в это мгновение как раз оценивала ширину плеч Блэквелла. Насколько хорошо они знали друг друга? Неужели эта дама прикасалась к нему? Неужели он позволял ей снимать с себя мерки и шить одежду на его внушительную фигуру? Странно, но Фару раздражало, что, хотя она и спала со своим мужем, тот, кто шил ему одежду, все равно знал больше интимных деталей о его теле.

Дориан смотрел на Фару с таким странным выражением, что она невольно бросила на него неодобрительный взгляд. Смог ли он разглядеть странную смесь любопытства и подозрения на ее лице? А вот взгляд негодяя выражал недоверие и удовлетворение.

Блэквелл казался почти довольным. Большинство мужчин не осмелились бы даже подумать о сопровождении своих жен на примерку платья, не говоря уже о том, чтобы наблюдать этот процесс, не отвлекаясь на газету или книгу.

Но только не Дориан Блэквелл. Верный себе, он со сдержанным интересом наблюдал, как мадам Сандрин заправляет, прикалывает, измеряет, подворачивает и подшивает. Иногда Фаре казалось, что он не в силах оторвать от нее глаз, словно поглощая ее взглядом. Смакуя ее. Под таким напором она почувствовала себя более чем неловко.

Ее муж. Вор, разбойник с большой дороги, преступник. Хладнокровный убийца.

Но ведь все это было ей известно, не так ли? Почему-то ему казалось вполне оправданным уничтожать отбросы общества. Чтобы исчезали люди еще более ужасные, чем он сам, монстры, преступные лорды и сутенеры. Но блюстители закона? Мужчины, которых она, возможно, знала и с которыми, быть может, даже дружила.

Она вспомнила их первый разговор в кабинете Бен-Мора. Его страшное описание адских пыток, которые они с Дуганом пережили в детстве.

«Именно это тюремщики делали со мной».

Уняв сильное волнение, Фара встретилась с ним взглядом. Больной глаз Дориана мерцал в полумраке голубым огнем. Он словно скопил в себе множество того, чего он никогда не произнесет вслух. Блэквелл не выносил, когда к нему прикасались. Не мог потерять ни капли самообладания или контроля.

Трудно было представить этого сильного, смертельно опасного хищника, сидевшего перед ней, маленьким мальчиком, да еще ставшим жертвой. Впрочем, нетрудно было бы предположить, что такой человек, как Блэквелл, всегда был силой природы. И сейчас тоже.

Что, возможно, с помощью какого-то олимпийского подвига он появился на этой земле в своем зрелом и сильном теле, рожденный могущественной, мистической тьмой.

«Но это не так», – подумала Фара, и ей захотелось прижаться к нему грудью. Он был таким же детенышем прошлого, как и она, – возможно, даже в большей степени – и провел долгие годы своего становления беспомощным, раненым и напуганным.

Блэквелл разработал хитроумную стратегию, в которой его месть была выстроена вокруг ее мести, так что Фара не смогла бы отделиться от него, даже если бы захотела этого. Дориан Блэквелл был не из тех, кто убивал без необходимости. Те охранники, в убийстве которых он признался, скорее всего, плохо обращались с ним и, вероятно, мучили Дугана и бесчисленное множество других заключенных мальчиков. Сколько из этих детей были невинны так же, как Дуган? Если так оно и было, то Фара не только понимала его смертоносные действия, но и сдерживала мрачное одобрение. Конечно, это было неправильно, но она не могла заставить себя осудить его за эту месть.

Странно, но при виде того, как дружелюбно Блэквелл кривил губы, глядя на мадам Сандрин, Фара испытывала больше негодования, чем когда он признался ей в убийстве трех человек. Что же это за женщина из нее выйдет?

– Отец мадам Сандрин, Шарль, – мой портной, – объяснил Дориан, и довольная улыбка заиграла в уголках его губ. – Он провел со мной некоторое время в Ньюгейте. Я знаю их семью уже некоторое время, включая мужа Сандрин, Огаста. – Он сделал особый акцент на слове «мужа».

– Прежде чем стать портными, мы занимались контрабандой, – с гордостью сообщила мадам Сандрин. – Но мой отец был ранен полицейскими и заключен в тюрьму. Он всегда говорил мне, что не смог бы выжить в английской тюрьме без Братьев Черное Сердце. А после этого мсье Блэквелл купил и даже сдал нам в аренду этот дворец в Вест-Энде, так что теперь мы принадлежим к числу самых элитных портных и портних в высшем свете. Единственная плата, которую он от нас принимает, – это исключительный опыт моего отца, а теперь и мой опыт для вас, мадам Блэквелл.

– Merci, – пробормотала Фара. Качнувшись назад и все еще глядя в глаза своему мужу, она пожалела о своей злости на француженку. Как получилось, что она начала считать его скорее филантропом, чем филистером? Неужели он каким-то образом растлевает ее? Или она наконец увидела правду? Что у Черного Сердца из Бен-Мора и впрямь может быть очень большое сердце.

– Думаю, это платье потрясет аристократов и заставит их оцепенеть от зависти и желания, – с удовольствием объявила мадам Сандрин.

– Я очень рада, что оно не малиновое, как все твои драпировки, – сказала мужу стоявшая на подиуме Фара, любуясь своим преображением в расположенных напротив зеркалах от пола до потолка. Произведение из синего шелка, окутывавшее ее грудь и талию, украшенную узорами из драгоценных камней, и низвергавшееся с ее бедер темным водопадом, вызывало в памяти полуночное небо. Намек на добропорядочность неприлично глубокому вырезу придавали складки мерцающей серебристо-прозрачной ткани, свисавшей с ожерелья из драгоценных камней на шее и струившейся по плечам, как лунные лучи. Назвать их рукавами было бы ошибкой, ибо они не скрывали ничего.

Мадам Сандрин через плечо бросила на Блэквелла дразнящий взгляд.