Цветочки Александра Меня - Юрий Пастернак

Батюшка отвечает: «Значит, ребёнок вам не нужен? И вы хотите от него избавиться? Вы это твёрдо решили?»

«Да!» – отвечает прихожанка.

«Тогда вы сделайте так, – сказал отец Александр, – вы его выносите, родите, а когда ему будет полгодика, вы его убейте».

«Да что вы! – кричит в ужасе прихожанка. – Как же это, ведь он тогда живой будет! Я не могу! Что же я, убийца?»

«Конечно, убийца! Вы сейчас своего ребёнка не видите, и он вам кажется абстрактным. А он – живой. Аборт – и есть самое обыкновенное убийство!»

Татьяна Яковлева

Отец Александр всегда радостно благословлял людей на разные дела. Порой не очень значимые. Но мы всегда на всё просили его благословения, и, если батюшка благословит, всё будет отлично. Однажды, незадолго до его гибели, к нему пришла какая-то незнакомая женщина и довольно настойчиво стала требовать от него благословения на что-то, а он её не благословлял. Нам было неловко видеть ту настойчивость, с которой эта женщина требовала благословения у отца. Но как он вывернулся! «Благословите, отец Александр, – упорно повторяла она, – ведь это хорошее дело!» Отец ответил: «Хорошее дело не нуждается в благословении». И не благословил!

Сергей Аверинцев

Всерадостная тайна была с ним – кажется, больше всего к концу, когда невыговоренное предчувствие конца становилось всё отчетливее, и врождённая, природная полнота жизни уступала место иной, более неотмирной бодрости.

Светлана Александрова

Святой Ириней Лионский писал: «Великолепие Божие – это полностью раскрывшийся человек». Вся полнота и великолепие личности отца Александра раскрывалась в богослужении. Вся его жизнь и деятельность были продолжением церковного богослужения, а само оно являлось источником и основой, вдохновением и энергией его личности.

Думаю, что у отца Александра было чувство постоянного Богоприсутствия. В разговоре с N. на Троицу 1971 года о том, кто и как переживает откровение Высшей реальности, он сказал: «Я из тех, кого называют другом Жениха». Незакатное Солнце – Христос – всегда сияло на его небе. В иудео-средиземноморской природе отца Александра было врождённое чувство божественности жизни человека и космоса. Полная и глубочайшая укоренённость его личности во Христе давала точный выход этому чувству, а церковное богослужение открывало возможности для постоянного воплощения этого чувства.[51]

Мария Батова

Личность отца Александра парадоксально несовместима ни с одним из стереотипов. Для карикатурного образа «попа», создававшегося советской пропагандой многие десятилетия, слишком эрудирован, образован. Для интеллигента-диссидента – слишком осторожен, совсем не связан с политикой, ни разу не подписал ни одного политического воззвания. Для либерала-новатора или всеядного экумениста, каким иногда себе его представляют, – слишком укоренён в Православии. Для гастролёра-проповедника – слишком плотно занят приходской работой. Для «простого деревенского батюшки», как он сам себя называл, – слишком светский. Для мистика – слишком рационалистичен, а для рационалиста – слишком мистичен. Те, кто приписывают ему облегчённое понимание молитвенного опыта, ошибутся: отец Александр был настоящим молитвенным делателем. И этот ряд можно продолжать. Но не в противоречивости сила личности отца Александра, а наоборот – в уникальной цельности. И цельность эта объяснима только одним: в центре личности отца Александра – Христос. Именно благовестию Христову посвятил батюшка всю свою жизнь.

Священник Виктор Григоренко

Нужно сказать о цельности личности отца Александра. Биологи говорят: «Как жалко, что он стал священником, мог бы стать хорошим учёным». Художники говорят, что он мог бы быть художником, если бы развивался в этом направлении. Ну и так далее. Всё-таки отца Александра нельзя рассматривать отдельно от самого главного его служения в жизни, а всё остальное, все дарования и таланты, данные ему Богом, были полностью включены в его жизнь священника, пастыря, проповедника.

Епископ Григорий (Михнов-Вайтенко)

Сегодня, через двадцать семь лет после Вашей гибели, а правильнее сказать, с Вашим переходом в Вечность, хочется отметить только одно, не очень-то отмечаемое при жизни. При жизни Вы был окружены многими талантливыми (и не талантливыми) людьми, многими актёрами, режиссёрами, писателями. На их фоне Вы были простым подмосковным священником, Вы были сельским апостолом, а они (мы) были Гении, Витии, Пророки.

Сегодня видится другое. Гением были Вы. Ваши диафильмы гениальны по лаконизму, по композиции. Ваши научные книги написаны совершенным литературным языком, образным, сочным, русским. Аудиозаписи поражают глубиной актёрского мастерства, чувством ритма, тембральной окраской.

Однажды мне довелось быть одним из первых зрителей Вашего очередного диафильма. «Ну, как?» – законный вопрос автора после просмотра. Самонадеянный второкурсник ВГИКа пускается в долгие рассуждения о построении кадра, о необходимости укрупнения детали и т. д. и т. п., а автор… заинтересованно слушает, что-то уточняет, что-то переспрашивает.

Ах, батюшка, эта Ваша удивительная особенность, удивительный дар собеседника. Сегодня начинаешь понимать, это не показное, это не из политкорректности – умение слушать человека, умение считаться с его мнением. Это тоже такая важная и такая практическая сторона христианства, которой так хочется у Вас научиться.

За эти семнадцать лет Вы мне снились несколько раз. В одном из снов, (снов ли?), Вы сказали: «Впереди очень много работы…» Не сомневаюсь, что у Вас и в Вечности нет ни минуты отдыха. И очень хочется, хоть немного ещё поработать с Вами вместе…

Монахиня Досифея (Елена Вержбловская)

Это был какой-то нескончаемый и бездонный колодец Любви, если можно так сказать. Он ухитрялся всех помнить, всех любить – от самого маленького своего прихожанина до самой древней старушки. Он никогда никого не забывал. Что ещё осталось в моей душе, в моей памяти? Вот восьмилетний ребёнок с этими удивительными глазами, которые всё вбирают в себя, внутрь, внутрь по-настоящему – всё впитывают. Потом – подросток, в котором уже была видна вся его одарённость, и его призвание уже намечалось, хотя на вид он был очень инфантилен и в двенадцать лет казался гораздо младше. Потом – юноша. А потом я в возрасте семидесяти лет пришла к нему как к священнику, и это был, конечно, удивительный период в моей жизни. Не знаю, что стало бы со мной без этих встреч.

Андрей Ерёмин

Обыкновенно люди плохо умеют сорадоваться. Но как умел это батюшка! Он «видел цветы, а не сорняки», обладал редким даром – видеть прекрасное, лучшее в людях, природе, мире. И поощрял именно такое отношение к жизни. Он говорил: «Один из ключей к счастью – научиться доброму отношению к людям». Все, кто его знал, действительно чувствовали, что он счастливый человек, что он имеет такой ключ.[52]