Книга Ночи - Холли Блэк

посчитает ли Дорин кольцо возвращенным, если узнает, что ее бриллиант исчез.

– Выходит, тебе известна и цена, которую я назначил? – фыркнул Мюррей. – К твоему сведению, я заплатил за золото. Двадцать два карата[13]. Вот почему кольцо такое поцарапанное. Металл слишком мягкий, и при регулярном ношении повреждения неизбежны.

Чарли одарила Мюррея улыбкой прилежной ученицы.

– Судя по вашим объяснениям, колечко все же так себе. А я дала вам верную наводку.

Что-то буркнув, Мюррей открыл ноутбук и напечатал несколько слов. Чарли тем временем примерила кольцо на первую фалангу среднего пальца и огляделась по сторонам.

В одном шкафу она заметила витрину с ониксом. Здесь были представлены кольца, серьги, кулоны, сетка из полированных ониксовых бусин и наручники, обшитые полосками оникса. Рядом лежали перчатки, похожие на те, что были у Одетты, но вместо блестящих ногтей на этих имелись вставки из черного камня. Кроме того, в наличии присутствовал и ониксовый порошок для добавления в лак для ногтей или помаду, несколько искусственных зубов и множество резных ониксовых ножей, один из которых – очень большой – висел за кассой. Такова другая сторона бизнеса Мюррея – продажа защиты от теней.

– Нашел я эти скачки. А кличка той лошади Дикий Марсоход. Насколько точны твои сведения? – спросил хозяин ломбарда.

Хороший вопрос. Адам говорил вполне уверенно, но ведь он просто-напросто идиот.

– Всецело, – ответила она, решив, что нет смысла пытаться увильнуть от прямого ответа. Если Мюррей потеряет деньги, так и так будет ее винить.

– Ладно, – наконец решился хозяин ломбарда. – Забирай кольцо, верни владелице. Помни, однако, что если дело не выгорит, ты возместишь мне убытки в двойном размере – причем в виде чего-то, что легко перемещать, например неограненных драгоценных камней. Или украденных теней. Согласна?

– Да, – тут же ответила Чарли, продвигая кольцо к основанию пальца. – А это добро пользуется спросом? – поинтересовалась она, указывая на черные ножи.

– Все большим и большим, – похвастался Мюррей. – Осторожности много не бывает. Говорят, что ониксом можно разрезать даже ночную тьму.

– И какова цена?

Мюррей снисходительно улыбнулся, точно добренький дедушка.

– Запишу на твой счет. Подобные штуки лучше покупать у того, кому доверяешь. А то развелось слишком много подделок: выдают за камень блестящую смолу.

– Ценный совет, – согласилась Чарли.

Хозяин ломбарда достал с витрины один из ножей, завернул в ткань и положил в пакет.

– Надеюсь, первой и второй придут именно эти лошади.

– И я на это надеюсь, – поддакнула Чарли и направилась к выходу.

По пути она заметила, что один из кирпичей на пороге был полированного черного цвета, чтобы никакой кукловод не смог подослать в ломбард Мюррея свою тень.

Сев за руль, Чарли открыла пакет и достала нож. Провела пальцем по его лезвию и убедилась, что оно не особо острое, – в конце концов, камню с металлом не тягаться.

«Ониксом можно разрезать даже ночную тьму».

Она не носила с собой ониксовый нож с тех пор, как перестала красть у сумеречников, – а от ее старого ножа откололся большой кусок. Несмотря на отсутствие остроты, это оружие служило отличной защитой от тени: заставляло ее сгуститься до такой плотности, чтобы можно было ударить, и ослабляло ее.

Теперь, когда рядом больше нет Винса, готового сломать врагу шею, нож будет Чарли очень кстати.

Закончив работу, она лишилась и отвлекающего фактора, и никак не могла запретить себе думать о своем – теперь уже бывшем – парне. Никуда не деться от острого ощущения утраты. И удушающей печали.

Но, по крайней мере, она ясно дала ему понять, что не является ни дурочкой, ни простофилей.

Эдмунд Винсент Карвер. Достав телефон, Чарли принялась снова изучать фотографию его водительских прав, как будто надеясь таким образом разгадать скрываемые им тайны. Ее взгляд скользнул по адресу, местному – здесь в Спрингфилде.

Можно заехать.

Расположенный на низком берегу многоквартирный дом оказался четырехэтажным, с высокими потолками. Снаружи он был отделан старым кирпичом. Даже если бы Чарли не догадалась о возрасте здания по патине, его выдали бы окна нестандартного размера, так что кондиционеры под ними приходилось крепить под невообразимыми углами.

Чарли поднялась по ступенькам. На зуммере обнаружилось десять кнопок. Нажав первые три, никакого отклика она не получила. Четвертая и пятая не имели понятия, о ком она спрашивает. Шестая отозвалась ворчливым приветствием.

– У меня посылка для Эдмунда Карвера, – сообщила Чарли. – Нужно расписаться.

– Он здесь не живет, – ответил ей юношеский голос.

– Не могли бы вы ему ее передать? – не сдавалась Чарли, решив, что, если он откроет дверь, она постарается пробраться внутрь и не уйдет, пока не выяснит хоть что-нибудь. – Мне подпись нужна.

– Я же сказал: его здесь нет. Он мертв.

Смена модальности с «его здесь нет» до «мертв» показалась Чарли не слишком убедительной. Она решила рискнуть:

– Послушайте, я солгала. Я его подружка и в самом деле пытаюсь найти его…

Тут голос парня дрогнул.

– Уходите. Не нужны мне никакие разборки. Я уже все сказал – ничего я не знаю. Он вообще редко здесь появлялся, так, ночевал иногда, и вещей никаких не оставил. А теперь проваливайте. – На этом трескучее переговорное устройство умолкло.

Чарли жала на кнопку снова и снова, но тщетно.

Бросив взгляд на свою машину, она завернула за угол здания и направилась к мусорным бакам. Ей не потребовалось много времени, чтобы среди кофейной гущи, яичной скорлупы и контейнеров для еды навынос найти выброшенное почтовое отправление, адресованное квартире 2В. На обороте глянцевого каталога скрабов, слегка забрызганного супом, значилось имя Лиама Кловина, доктора медицины.

18

Взгляд в прошлое

Рожденный как жалкое подобие человека, эфемерный, как дым от сигареты. Подпитываемый кровью, обрывками страхов и отвращения к себе, а также постыдных желаний вроде: «Я хочу ее», «Я хочу его», «Я хочу это».

«Поймай мяч», – велит он, и я ловлю. Своими руками или его?

«Догони меня, – требует он. – Найди меня». Это слишком просто. Чтобы найти его, нужно сначала потерять, а для этого мне пришлось бы прежде лишиться себя самого.

Он пытается рассмешить меня, учит, как это делается. Показывает разные забавные штуки: кошек, которые падают со столов, и подростков, вкатывающихся на скейтборде прямиком в озеро.

«Ты мой единственный друг», – уверяет он время от времени, и это правда, но лишь потому, что мама не пускает его в школу. Потому что у него грязная одежда. Потому что он не может никого пригласить в гости.

Я боюсь, что она умрет. Хочу, чтобы она обнимала меня, когда я плачу, когда