Пандемоний - Дэрил Грегори

— Что было бы, если бы я умер во сне? — спросил я. — Эти цепи ведь довольно крепкие, этак меня можно держать привязанным к твоей кровати несколько недель.

— Ну, через цепи я резать не стала бы.

Это она в шутку или как? По голосу не понятно.

Мариэтта подошла к краю кровати и потянула цепь, чтобы замок попал мне в руки.

— Ты хоть знаешь, который час? Мать наверняка уже нагрянула в больницу. А она у меня нервная.

Мариэтта ничего не ответила, и я вопрошающе посмотрел на нее.

— Они приезжали сегодня утром, — снизошла она до ответа. — Я позвонила Лью и сказала, что тебе нужно выписаться из больницы, потому что ты теряешь контроль над Хеллионом. — Она бросила цепь на кровать. — И это не преувеличение. Я пообещала, что ты дашь о себе знать, как только мы вернемся из города.

— Погоди, из какого города? Нью-Йорка?

— Одевайся, — произнесла Мариэтта. — У нас с тобой встреча с «Красной Книгой».

Вряд ли она имела в виду журнал.

Как только Мариэтта вышла из комнаты, я подтащил к себе сумку и принялся ощупывать одежду. Ничего. Тогда я принялся вытаскивать одну вещь за другой и перетряхивать.

— Да, еще кое-что, пока не забыла! — крикнула мне О'Коннел. — Нембутал я тоже выбросила.

Трехэтажный особняк спрятался в самом сердце города — я понятия не имел, где именно. Впрочем, О'Коннел это тоже вряд ли было известно. Протиснувшись по мосту имени Джорджа Вашингтона медленно, словно паста из тюбика, мы долго петляли по городским улицам, разворачивались в неположенных местах, ныряли в узкие переулки, вливались в четырехполосное движение на городских проспектах. Черт, почти полночь, а машин не меньше, чем днем.

С таким жутким водителем как О'Коннел ездить мне еще не приходилось. Нет, Лью по сравнению с ней отдыхает, как, впрочем, и я сам, а ведь я не раз крушил дорожные заграждения. А сколько раз мое лицо оказывалось в считанных дюймах от лица другого водителя? О'Коннел, казалось, не замечала других машин и даже дороги перед собой. Одна рука на руле, во второй — сигарета. И как только она вела свою тачку, как находила нужное направление? Не знаю, то ли по температуре, то ли по запаху — по чему угодно, но только не в соответствии с дорожными знаками.

— Знаешь, — произнес я как бы невзначай, — есть такая вещь, которая называется навигатор.

О'Коннел, видимо, решила играть со мной в молчанку. Она напевала себе под нос, иногда что-то бормотала. Может, молилась, не знаю.

Через полтора часа после того, как мы переехали реку, и спустя семь часов после того, как покинули пределы Гармония-Лейк, О'Коннел резко затормозила посреди темного переулка, забитого припаркованными в два ряда машинами. Не говоря ни слова, она вылезла из грузовичка, но мотор выключать не стала. Я открыл дверь со своей стороны и вышел. Хотелось глотнуть свежего воздуха, а заодно и глянуть, куда это она собралась. О'Коннел всю дорогу курила, и у меня было ощущение, будто в глаза мне насыпали песок.

О'Коннел подошла к ступенькам одного из кирпичных домов и нажала кнопку звонка. Над входной дверью, подобно обозревающему улицу глазу, располагалось витражное окно: красные, синие и фиолетовые стекла в обрамлении темного свинцового переплета, извивались словно лепестки цветка, который незримая рука тащит по воде.

Глядя на них, мне почему-то сделалось муторно, и я поспешил отвести глаза.

Дверь открылась, и на крыльцо вышла немолодая женщина с короткой седой стрижкой. Они с О'Коннел обнялись, перебросились парой слов, после чего Мариэтта вернулась ко мне.

— Можно припарковаться за углом, — сказала она.

— Эта дама что, тоже психоаналитик? — поинтересовался я.

О'Коннел сообщила мне, что мы с ней едем к психиатрам, «непревзойденным специалистам», как она выразилась. Когда ей было одиннадцать, после первых случаев одержимости, они стали ее личными врачами.

— Они спасли мне жизнь, — призналась Мариэтта, хотя и не стала распространяться о том, как именно, и что, по ее мнению, встреча с ними даст лично мне. — Главное, будь с ними честен, — добавила она, — и они тебе помогут.

С этими словами она вырулила в переулок. Железные ворота автоматически распахнулись и закрылись за нами. О'Коннел припарковалась по диагонали на крошечном мощенном кирпичом внутреннем дворике, после чего мы вытащили из кузова наши вещи.

Седая женщина встретила нас у задней двери, провела внутрь и, как только мы вошли, включила сигнализацию.

— Дэл, познакомься, это доктор Маргарет Вальдхайм, — представила меня Мариэтта.

— Можно просто Мег, — поправила ее женщина и пожала мне руку.

Не иначе как я поморщился. Она перевернула мою руку и увидела порезы.

— Ты с кем-то подрался?

— С мебелью, — ответил я.

— Понятно, но лично я предпочитаю противников помягче — например, подушки.

Она была моложе, нежели я первоначально подумал — хотя и явно за пятьдесят. Меня ввели в заблуждение седые волосы. Румяное круглое лицо. Ростом ниже, чем О'Коннел, не пухлая, а коренастая. В мужской рубашке навыпуск в бело-зеленую полоску и черных брюках. На ногах черные туфли-балетки.

— Как бы то ни было, добро пожаловать в Боллинген, — сказала она.

Я покосился на О'Коннел. Интересно, что стало с «Красной Книгой»?

— Боллинген это название дома, — пояснила та.

И все-таки я так и не понял, что такое «Красная Книга» — то ли название секты, то ли какого-то института, а может, просто гигантский компьютер, который предскажет мое будущее.

Мег повела меня по темноватому коридору, мимо кухни и пяти-шести закрытых дверей. Пока мы шли, О'Коннел рассказывала о том, как мы доехали. Правда, она умолчала о наших блужданиях по лабиринту Манхэттена.

Наконец мы дошли до просторного вестибюля в передней части дома. В пол была вделана серая гранитная плита, на которой по-латыни было начертано: Vocatus atque non vocatus deus aderit. Non vocatus deus. Как это понимать?

Я поднял глаза и сразу понял, что зря. Высоко над дверью располагалось то самое окно, на которое я обратил внимание еще на улице. Стекла, если смотреть на них изнутри, напоминали кровоподтеки или зловещие лезвия, которые вот-вот придут в круговое движение.

— С тобой все в порядке, Пирс? — поинтересовалась О'Коннел.

Я отвел взгляд от окна и провел потной ладонью по волосам.

— Что? А, понял. Наверно, устал.

— Этот цветок выполнен по рисунку доктора Юнга, — пояснила Мег. — В один из периодов его жизни, в так называемую Некию, он увлекся круглыми формами — окружностями внутри окружностей. Некоторые из его работ напоминают индийские мандалы.

Скажу честно, я не знал, что на это ответить. Что за Некия такая? Одно я понял точно: последователи Юнга любят бросаться мудреными словами.