Симметрия желаний - Эшколь Нево

робкой девушки, решила, что я сочиняю, а правдивая история – это та, которую я выдумал: о том, что в свои тридцать лет я якобы езжу на автобусе по школьному проездному, пользуясь своим полудетским лицом.

И своим ростом.

* * *

По правде говоря, я обиделся. Пусть целью игры и было обмануть группу, меня сильно покоробило то, что никто не поверил в первую историю.

– Минутку, – сказал я. – А почему история о похищении кажется вам неправдоподобной?

– Ты так ее рассказал, что получилась сцена из голливудского фильма, – ответил парень в очках, сам похожий на голливудского режиссера.

– Такие вещи характерны для Америки, – сказала одна девушка. – Это могло произойти в Нью-Йорке, но уж никак не в Тель-Авиве.

– Вы не подкрепили свою историю достаточным количеством нерандомных деталей, – заявил преподаватель. – Вот почему нам было трудно в нее поверить.

Эта группа все больше меня раздражала. Почему они мне не поверили? И что это, черт возьми, за «нерандомные детали»? Меня бесит, когда преподаватели употребляют никому не понятные слова. Особенно бесит то, что они произносят их нарочно, чтобы заморочить студентам голову. И что это за стул, на который меня усадили? Это не стул, а табурет. Даже не табурет, а какой-то коврик. За что мне все это? Зачем я внес сразу всю плату за участие в семинаре? Больше я сюда ни ногой.

– Скажите, – спросила робкая девушка, – а было что-то… Я имею в виду… Было ли об этом что-нибудь в газетах?

– Ничего, – ответил я. – Утром я первым делом кинулся покупать газеты. Прочел их все от первой страницы до последней. За всю неделю нигде не упомянули о похищении. Ни единым словом.

* * *

Зато газеты уделили-таки пару строк презентации «Нашего права» – «ассоциации имени Дженнифер Голдман и Иланы Абрамович-Танури за защиту прав человека в системе здравоохранения». Каждый репортаж сопровождался снимком Амихая крупным планом, а коротенький текст в основном воспроизводил цитаты из пресс-релиза, который мы раздали на мероприятии (Офир сказал, что журналисты потеть не любят, поэтому надо заранее подготовить для них несколько красивых фраз).

Общий тон репортажей был вполне благожелательным. Одна газета написала, что мы выступили с «интересной инициативой». Другая назвала создание ассоциации «весьма своевременным». Третья взяла на себя труд привести в конце репортажа телефон «Нашего права». На следующий день на автоответчике, который установил Амихай, обнаружилось 5421 голосовое сообщение; к концу недели это число выросло почти до восьми тысяч. Инициатива Амихая взломала запертую дверь, пробила слоновью кожу общественного мнения и шибанула его током прямо в обнаженный нерв. Среди звонивших было множество специалистов – юристов, бухгалтеров, инженеров-электриков, – которые не понаслышке знали, что такое нарушение прав пациента, и высказывали готовность безвозмездно оказывать ассоциации свои профессиональные услуги.

Всего за три месяца – так и не уволившись из «Телемеда», потому что «хорошую работу не бросают» и «подписчики на меня полагаются», – Амихай, со всем упрямством бегуна-марафонца и терпением сборщика пазлов, сумел превратить ассоциацию из абстрактной идеи в живую организацию.

Ее административный костяк состоял из четырех штатных сотрудников, но основную работу выполняли десятки волонтеров. Сам Амихай успевал заниматься и текущими делами организации, и встречаться с больничным руководством и чиновниками из Министерства здравоохранения – они обсуждали реализацию пилотной программы, которая ставила своей целью выяснить, как присутствие в приемном покое больницы посредников и переводчиков из «Нашего права» отразится на соблюдении прав пациентов.

Мы с Офиром с растущим изумлением следили за публикациями, посвященными деятельности Амихая. Всегда странно видеть, как кто-то, кого ты знаешь с детства, преуспевает во взрослом мире. Ты помнишь, как за баскетбольной площадкой он давился своей первой сигаретой – а теперь дыхание перехватывает у директоров больниц, которым он предъявляет отчеты с фиксацией нарушений, подготовленные работающими под прикрытием волонтерами из «Нашего права». Ты помнишь, как он трясся, стоя перед учительским столом, а теперь он стучит кулаком по столу министра здравоохранения.

Но было кое-что еще, в чем признаваться не так приятно.

Мы всегда немного недооценивали Амихая, возможно, потому, что из нас троих он был самым немногословным. (Не исключено, что Илана чувствовала, как мы относимся к ее мужу, и по этой причине держалась от нашей компании на расстоянии?) Мы, остальные, виртуозно владели языком. Офиру нравилось с ним играть. Черчилль обожал точность формулировок. Что касается меня, чьи родители так и не одолели иврит, то я не жалел сил, чтобы постичь его во всех тонкостях. В туалете я читал словари, словно романы. Каждый день в пять минут пятого я включал радио, чтобы послушать «Урок иврита» лингвиста Авшалома Кора. И с удовольствием изобретал ивритские аналоги иностранных слов, до которых у Академии иврита еще не дошли руки.

Трудно сказать, то ли любовь к словам сблизила нас с Офиром и Черчиллем, то ли мы внушили ее друг другу уже после того, как наша дружба окрепла. Но еще в старших классах мы постоянно устраивали словесные поединки, а после армии, когда все трое выбрали профессии, в которых владение языком играет ключевую роль, наша страсть к вербальным забавам лишь усилилась. Девушки, которым доводилось слышать наши разговоры, недоуменно вскидывали бровь. Крутые киногерои всегда держат рот на замке – к чему вся эта болтология?

Амихай, в отличие от нас, предпочитал не говорить, а действовать. Когда он все-таки открывал рот, его речь была корявой, изобилующей допотопными выражениями типа «благодать» или «богема». Если один из нас развлекал компанию игрой слов с двойным или тройным смыслом, до Амихая доходило в последнюю очередь. И женился он на женщине, которая не проявляла к нему особой любви, по крайней мере на людях. А чего стоили его бесконечные разговоры про шиацу! И отчаянные попытки вывести с шеи пятно. И нелепые «блестящие» идеи, которыми мы иногда восхищались, но чаще над ними потешались.

И вот, как в игре в наперстки, оказалось, что шарик прятался в самом неожиданном месте. Именно проект Амихая, проект, который великий и вcеведущий Черчилль объявил «несерьезным», проект, в успех которого и я поначалу не верил, – именно этот проект выстрелил. И обрел финансовую поддержку. И влияние.

* * *

Примерно через полгода после создания ассоциация запустила пилотную программу – в той самой проблемной больнице, директор которой говорил с Амихаем на церемонии.

Через неделю программу едва не пришлось останавливать. Волонтера «Нашего права» избил брат умершего пациента, решивший, что именно волонтер виновен в его смерти. В одном отделении группа интернов пригрозила коллективным увольнением, заявив, что не в силах выдерживать нечеловеческие смены. В