Симметрия желаний - Эшколь Нево

жизни высшего армейского руководства. Она была отчаянно влюблена в своего командира, Дана Рома, начальника подразделения, отвечающего за проведение парадов, но он ее даже не замечал.

Мы сочиняли эти письма целый год, перевоплощаясь в Адву и Нурит. Особенно здорово получалось у Офира. Ему удалось совершенно подавить собственную личность и полностью превратиться в Нурит. У нее был свой неповторимый язык, изобилующий выражениями типа «Любовь не вписывается в треугольник», или «сегодня все сердца лиловы», или «женщина, заключенная во мне, еще дитя».

Позже, когда Офир устраивался в рекламное агентство, он попросил у меня разрешения включить часть нашей переписки в свое портфолио. Я согласился, хоть это и показалось мне немного странным.

– Знаешь, кого я вдруг вспомнил? – спросил Офир. Мы все еще сидели на скамейке.

– Конечно, – сказал я, – Нурит Садех.

– Как ты догадался?

– Потому что я как раз подумал про Адву.

– Интересно, что потом с ней случилось?

– Адва погибла в результате теракта. Совсем недавно.

– Подходящий для нее конец.

– Вместе с ней погиб Шахар Коэн. Их фотографии напечатали в газете рядом.

– А скажи, она все еще была девственницей, когда?…

– К сожалению, да. Об этом даже упомянули в газете, в подписи под ее фотографией: «Тихая девушка. Умерла девственницей».

– А Нурит? Что стало с Нурит Садех?

– Ты спрашиваешь меня? Это ты должен знать.

– Я знаю, Фрид. Я всегда знал. Хотел проверить, сообразил ли и ты.

– Что сообразил?

– Что ее командир, Дан Ром, тоже был в нее влюблен. Но боялся это показать, потому что ему грозило обвинение в сексуальном домогательстве.

– Трагедия.

– Но в конце концов срок ее армейской службы истек.

– И он ей признался…

– Ага. Но ей уже расхотелось. Потому что на самом деле ей нужно было только одно – страдать от неразделенной страсти.

– Потому что…

– Потому что так она могла говорить на своем языке – языке желания, а не обладания.

– Значит, на самом деле язык был для нее важнее любви?

– Именно так.

– Круто. У тебя дар, Офир. Тебе надо книги писать. А правда, почему ты не пишешь? Ты ведь даже загадал на прошлом чемпионате…

– Чемпионат был до Марии.

Он произнес это так категорично, как будто тот факт, что чемпионат был до Марии, объяснял все, не оставляя места для сомнений.

Я ничего не ответил и глотнул еще пива.

– К тому же, – добавил Офир с улыбкой, – это все из-за тебя. Если бы ты погиб в армии, как обещал, я бы снял фильм про нашу четверку, получил за него «Оскар», мне не пришлось бы работать в рекламе, и все сложилось бы иначе.

Не успел я извиниться и пообещать, что постараюсь вскорости умереть, как к нам подошла пожилая женщина в зеленом шарфе. Я думал, она хочет попросить денег, но она взволнованно пожала Офиру руку и сообщила, что на этой неделе чувствует себя намного лучше, большое спасибо.

– Рад слышать, – сказал Офир, легонько массируя тыльную сторону ее ладони. – Увидимся в четверг?

– В четверг, в четверг, – повторила женщина как эхо и добавила: – Вот уж кого не ожидала здесь увидеть, так это вас.

– Я тоже не ожидал увидеть вас здесь, – ответил Офир, и оба весело рассмеялись.

* * *

– Все от эго, – сказал Офир. Женщина давно ушла, и я не совсем понял, что он имеет в виду. – Все мои пожелания, – пояснил он, – все они были продиктованы эго. Почему я хотел написать книгу? Не потому, что хотел сообщить миру что-то важное. Куда там. Мне хотелось стоять на стенде во время Недели книги, и чтобы тысячи людей просили у меня автограф. Вот о чем я думал, когда загадывал это желание.

– И что тут плохого?

– Это не ведет к счастью. Только к разочарованию. Потому что эго невозможно удовлетворить, оно всегда будет требовать большего. И ты живешь в постоянном страхе, что однажды твое вдохновение иссякнет. Или твоя аудитория к тебе охладеет. А я не хочу жить на краю пропасти. То есть я могу так жить, но не хочу.

– Так чего же ты хочешь?

– Жить для других. Отдавать. Стать отцом. Слушать свое тело. Лечить. Эта женщина, которая сейчас пожала мне руку, – пять лет назад она случайно задавила на парковке родную дочь. Дала задний ход, не заметив, что там девочка на самокате. Знаешь, сколько тоски было в ее спине, когда я впервые к ней прикоснулся? Комья тоски. В плечах. Между лопатками. В пояснице. Представляешь? Что можно сказать женщине, с которой стряслось такое? Есть ли в мире слова, способные ее утешить? Ее тронуть? А писательство… Писательство – это просто слова. Набор слов… Когда-то я, может, и верил в слова, но я столько лет проработал в рекламе. Я придумывал слоганы: «Попрощайтесь со своими морщинами», «Натуральные шницели: тройной удар вкуса»… И в конце концов понял, что слова нужны людям, чтобы лгать. Либо себе, либо другим.

Я молчал. Чем убежденнее говорил Офир, тем больше я укреплялся в подозрении, что он не очень-то уверен в себе.

– Не то чтобы на меня никогда не накатывало… – продолжил он. – Ты же меня знаешь. Плоскостопие… Порой оно дает о себе знать, и в голову лезут сюжеты рассказов. Вся эта история с ассоциацией, например… Она подвернулась как раз вовремя, потому что в клинике… Я не всегда… Мне не всегда удается по-настоящему отдаваться работе, как это делает Мария… А Мария в последнее время, с тех пор как Илана… Мария сама на себя не похожа… Может, поэтому мне так нравилось обсуждать с вами дела ассоциации… Я имею в виду, иметь предлог уйти из дома.

– Понятно.

– Но сбегать – это самое простое. Так поступал мой отец. Так поступал я всю свою жизнь. Перескакивал с одного на другое. Но теперь я пытаюсь перестать скакать и повторяю себе, что не надо никакой спешки, не надо никуда мчаться. Не то чтобы у меня был выбор. Понимаешь, тут дело в девочке…

– В девочке?

– Хватит того, что один отец ее уже бросил. Она верит в меня, понимаешь? В меня никто так не верил. Ни отец – потому что как можно верить в мальчишку, которого растит мамаша? Ни армейские командиры, потому что я всегда был самым молодым в подразделении. А как только в меня поверили в агентстве, я расклеился. Но сейчас мне расклеиваться нельзя. Потому что я не могу ее подвести. И это для меня самое важное. Важнее всего на свете. Важнее писательства. Понимаешь?

– Конечно.

Мимо прошла пожилая пара – мужчина