Симметрия желаний - Эшколь Нево

и женщина обнимали друг друга за талию, соприкасаясь плечами.

– Ну не прелесть? В таком возрасте, а все ходят в обнимку! – заметил я.

– У него ишиас, – сказал Офир и пьяно икнул.

– Что?

– У деда ишиас. Сильные боли.

– А ты откуда знаешь?

– Приглядись к его походке. Она неустойчивая. Он идет скособочившись, чтобы избежать боли. А она его поддерживает. Поэтому они так и шагают, прижавшись друг к другу.

– И ты все это подмечаешь? – удивился я.

– Да. – Офир указал на продавца в палатке. – Например, у этого шейный ревматизм. Он все время тянет голову вверх, пялится на экран. А экран подвешен слишком высоко.

Я взглянул на продавца. Верхняя часть его тела и впрямь двигалась как-то механически. «Вау! – подумал я. – Офир настоящий знаток своего дела». Он ни словом не обмолвился с этими людьми, но узнал столь интимные подробности их жизни. Действительно, зачем ему слова?

– Но ты-то умеешь писать, – вдруг сказал Офир.

– Я? – опешил я.

– Ты, ты. Когда-то ты сочинял замечательные письма.

– Смеешься?

– Ни в коей мере.

– Брось, – перебил я его. – Ты точно бухой, если несешь такую пургу.

* * *

Мы встали со скамейки и, пошатываясь, побрели к своим машинам. Мы оба были слегка навеселе и видели окружающее словно бы в тумане. Возможно, именно поэтому мы так замедленно среагировали на то, что случилось дальше. Навстречу нам шел парень в светлых джинсах и белой рубашке с длинными рукавами. Тогда мы не обратили внимания, что на нем светлые джинсы и белая рубашка с длинными рукавами. Вспомнили об этом только потом, когда пытались воссоздать случившееся в памяти. Вспомнили, что на голове у него была бейсболка. И что в чертах его лица было что-то странное. Что-то нездешнее.

Когда парень оказался примерно в двадцати – тридцати метрах от нас, рядом с ним затормозил фургон. Огромный фургон. Настоящий монстр. Из него выскочили трое мужчин, схватили парня и силой затащили в фургон. Он даже не пытался сопротивляться. Удивительно. Он не кричал. Не брыкался. Не махал кулаками. Но все равно один из мужчин ударил его по голове чем-то похожим на рукоятку пистолета. Все это заняло несколько секунд, не больше полминуты. Затем мужчины сели в фургон и уехали. Они не гнали что есть сил, и шины на поворотах не визжали. Больше того, на перекрестке они остановились на красный свет. А когда загорелся зеленый, укатили.

– Что это было? – спросил Офир. – Ты тоже видел?

– Конечно. Не знаю… Слушай, может, позвонить в полицию?

– Может, это и была полиция?

– А почему тогда без мигалки?

– Может, они работают под прикрытием? – предложил Офир логичное объяснение. Но мы все же позвонили на горячую линию. И долго ждали ответа. Механический голос без конца повторял: «Служба полиции к вашим услугам». Дежурная – она представилась Кармит – говорила так, будто мы ее разбудили. Она не проявила к моему рассказу ни малейшего интереса, но все же его записала. Я старался сообщить все подробности, но чем больше рвения я проявлял, тем холодней вела себя дежурная.

– Вы говорите так равнодушно, Кармит, – сердито сказал я. – Но ведь подобное, наверное, случается не каждый день. Чтобы в центре города хватали человека и заталкивали в машину.

– Вы не удивляйтесь, – ответила Кармит, – но в настоящий момент иммиграционная полиция проводит облаву на иностранных рабочих.

– Минутку! Так вы в курсе? В смысле, вы знаете, что это было?

– Я не знаю. Возможно, это был нелегал.

– Нелегал?

– Человек, находящийся в стране нелегально. Работодатели прячут у себя палестинцев с Территорий. Их сейчас тоже отслеживают.

– Значит, открыт сезон охоты?

– Прошу прощения?

– Неважно. Вы сообщите нам, что это было?

– Мы не информируем граждан.

– Да? А как же мы узнаем, что?…

– Читайте газеты. Если инцидент, который вы наблюдали, относился к числу чрезвычайных происшествий, об этом напишут в газетах. В любом случае израильская полиция благодарит вас за проявленную бдительность. И желает вам доброй и мирной ночи.

* * *

Мы молча шли к машинам. Думаю, нам было немного стыдно друг перед другом за то, что мы и пальцем не пошевелили, чтобы защитить того парня. Хотя что мы, собственно, могли сделать?

Когда мы добрались до парковки, Офир обронил:

– Достойное завершение вечера, ничего не скажешь.

– Да уж, – ответил я. – В этой стране и отпраздновать спокойно не дадут.

– В последние два года, – подхватил Офир, – у нас что-то пошло не так. Или так было всегда? А я заметил это только сейчас, благодаря Марии? Сколько стало грубости. Жестокости. А вы, вы живете в этом городе и воображаете, что она вас не коснется. Вы мните себя космополитами. Но это чушь собачья! Здесь все очень плохо. В этом городе все корчат из себя либералов, а на самом деле весь ваш либерализм сводится к курению травы. Вы не способны по-настоящему открыться ближнему. Или возмутиться несправедливостью, творящейся прямо у вас под носом.

«Что он взъелся на этот город? – подумал я. – Чем он его обидел?»

– Помяни мое слово, – продолжал Офир, – в конце концов это по вам долбанет. Прямо по башке. В самый неожиданный момент.

Почему «по вам»? С какой стати он исключает себя? Потому что живет в Михморете? Или потому, что Мария убедила его выбросить мобильник? Или потому, что он каждый день спит после обеда, «ибо такова потребность нашего организма»? Но я решил, что сейчас не время поднимать эту тему. И промолчал.

– У меня к тебе просьба, – сказал Офир. – Пожалуйста, не рассказывай Марии о том, что сейчас произошло.

– Без проблем, – кивнул я.

– Она и так на пределе… После Иланы. Не хочу, чтобы она…

– Без проблем.

* * *

Я не стал обсуждать похищение не только с Марией. Я и себе запретил даже думать о нем. Недавно я переводил статью, в которой говорилось, что первые два года жизни стираются из нашей памяти, потому что переживания младенчества слишком ужасны, чтобы их помнить. Я загнал воспоминание о похищении в самый дальний уголок сознания и напрочь забыл о нем – до первого занятия на литературном семинаре. Преподаватель попросил каждого из нас рассказать о себе одну правдивую и одну вымышленную истории, и это воспоминание вдруг всплыло на поверхность, как терпящая бедствие подводная лодка. Я рассказал, как мы шли по улице, когда большой фургон остановился и проглотил человека, точно кит Иону, а мы ничего не сделали – не успели, или не смогли, или не захотели. Я рассказывал очень подробно, как и просил преподаватель, однако вся группа, кроме одной