Как зовут четверку «Битлз»? - Джордже Кушнаренку

в палец толщиной; конечно, это коридор: здесь все ходят туда-сюда, ни на что не обращая внимания. Под одной из склянок мерцает огонек спиртовки. Это колба — идет химический эксперимент. Где-то она уже видела все это — пыльный коридор, хрупкое стекло на полках, огонек спиртовки под колбой, заполненной красноватой жидкостью. Где же? Она изо всех сил пытается вспомнить — и не может: слишком темно вокруг, тьма в душе; иллюзия вот-вот исчезнет… Где и когда? Пальцы ее нервно перебирают краешек платья; еще немного, и она вспомнит. Ответ приходит сам собой — пальцы теребят тоненькую ткань школьного фартука. Чтобы окончательно убедиться, она поднимает руки и натыкается на шершавый прямоугольник из грубого сукна. Матрикульный номер! Ну конечно! Коридор лицея; он ведет в учительскую. Там, в конце коридора, тяжелая бархатная портьера и большие стенные часы. А может быть, все здесь уже изменилось — ведь прошло столько лет! Но отчего же тогда на ней старая школьная форма, и почему перед ее глазами все та же колба с красноватой жидкостью? Сейчас она вытянет руку, дотронется до язычка пламени над спиртовкой и наверняка обожжет пальцы. Значит, все осталось по-прежнему. Это незамысловатое рассуждение заставляет ее ощутить всю полноту счастья. Она вдруг вспоминает, что должна отыскать здесь Р., и, спохватившись, бежит по коридору, торопливо считая таблички на дверях вдоль стен. Миновав пятую по счету табличку с надписью: Петру Пони, химия, — она выскакивает на лестничную клетку. Сейчас она поднимется двумя этажами выше и, остановившись возле двери кабинета обществоведения, будет стоять там — терпеливо, покорно — и ждать его. Она уже не спешит — ведь в ее распоряжении целая вечность. Волна неизъяснимой радости захлестывает ее. Она будет ждать, и он обязательно выйдет к ней. Она с улыбкой кивает своим давним друзьям — портретам старичков с обвисшими бабочками под подбородком, в старомодных сюртуках и профессорских шапочках с кисточками. У одного из них огромные усы с закрученными кверху концами. До чего же он похож на их старенького учителя музыки! — «Да это же он и есть!» — догадывается наконец она, недоумевая, за какие-такие заслуги попал он в ряды знаменитостей. Наверное, за то, что никогда не расставался со своей скрипкой. Подумать только; а ведь весь класс так и покатывался со смеху, когда он являлся на урок, сжимая в руках свое сокровище — скрипку; да и сама она иногда посмеивалась над ним. А ну-ка, посмотрим, кто сейчас посмеет над ним насмехаться? Внезапно она вздрагивает и со всех ног кидается к лестнице. Как она могла забыть — иногда звонок с последнего урока раздается чуточку пораньше. Она бежит вверх, перепрыгивая через ступеньки. Поздно! Крики, топот — и безликая толпа в школьной форме нахлынула на нее. Ей уже не вырваться… Плотная, аморфная масса человеческих тел, одетых в форму, увлекает ее за собой и тащит вниз… Необычайная, мощная радость вдруг исчезает, уступая место безысходной тоске. Она была почти рядом с ним… Снова кромешная тьма; внезапно в нее вторгается какой-то неясный гул. Постепенно гул становится все более отчетливым и знакомым — она начинает понимать, что это за звуки. Они превращаются в человеческий голос. Бесстрастные интонации, безупречная дикция. Слова… Фразы… Новости политической жизни. Она открывает глаза. На экране — обмен рукопожатиями; Мина узнает главу государства. Вокруг — репортеры с кинокамерами и микрофонами. Диктор подробно комментирует для нее ход событий, благодаря которым данное рукопожатие наконец состоялось. Оба политических деятеля, наполовину повернувшись к Мине, широко улыбаются, изо всех сил пытаясь уверить ее, что улыбки их предназначены друг другу. Но Мины уже нет в кресле. Она зажигает свет и смотрит на часы. Затем тщательно осматривает спальню и гостиную; заглядывает даже в пустую комнату в конце коридорчика. То обстоятельство, что она заранее предвидит результат этой небольшой ревизии, то есть что в квартире никого, кроме нее, нет, нисколько не мешает ей довести осмотр до конца. Она потихоньку открывает двери, включает свет и тут же гасит его — словно боится потревожить спящего. Вернувшись в гостиную, Мина в недоумении останавливается перед двумя креслами у телевизора; взгляд ее испытующе скользит вдоль стен, старательно отыскивая где-то в них невидимую глазу трещину…

14.IX. Не знаю, стоит ли продолжать лечиться. Доктор настроен оч. оптимистично. Жаль, посоветоваться не с кем. Расскажи я Алине, она бы только порадовалась. Обе гадюки — и Алина, и шефиня!

Вчера он пришел поздно. Хоть бы потрудился что-нибудь новенькое придумать! «Задержался на работе…» А от самого за три версты духами разит. Теперь она словно все время здесь, между ним и мной. А я даже заикнуться об этом боюсь — если скажу, что давно все знаю, он наверняка бросит меня. Он и так-то почти меня не замечает… Вчера вечером я не выдержала: сделала вид, что от него пахнет потом, и попросила принять душ. Я была уверена, что он откажется, но он отправился в ванную! Мне до смерти хотелось броситься за ним. Я бы взяла щетку и терла его, пока не содрала бы всю кожу! Наверное, мне было бы легче, если бы с ним была другая, а не эта зазнайка.

Сегодня он пришел как всегда. Очевидно, муж вернулся из рейса. Вот бы позвонить ему и выложить все как есть! Но я не в силах пойти на такую низость.

18.IX. Он опять пришел домой пораньше. Нервы совсем истрепались. Снова поскандалила с клиенткой. Господи, ну зачем я пошла в парикмахеры?! Сегодня опять была у врача. Ужасно.

22.IX. До чего я ненавижу этот дурацкий дневник! В последнее время я всегда открываю его на чистой странице — иначе не могу выжать из себя ни строчки. Все, что написала до этого, вызывает отвращение. На днях я несколько раз пыталась кое-что перечитать — просто с души воротило! Пишется не «Кехот», а «Кихот»!

В. вчера наклеил обои. Он раз десять подряд повторил, что Замфиреску взяли с нас слишком уж дорого. О ней он старается вовсе не упоминать, но, когда я хотела помочь ему, рявкнул, чтобы я держалась подальше. Потом уселся напротив, на диване; битых полчаса только и делал, что на свои обои любовался. Так и сиял от счастья! И вправду красиво, хоть и достались они нам от нее. Странное ощущение: как будто в гостиной всего три стены. А мебель кажется совсем маленькой и какой-то нелепой. Я никогда не была в горах!

26.IX. Алина вчера попала в больницу. Приняла два флакона люминала. Мы весь день ни о чем другом говорить не могли. Девочки восхищаются ее смелостью. А шефиня ревела