Как зовут четверку «Битлз»? - Джордже Кушнаренку

и выкрики «Постой, постой, красавица!». Хмурые постовые и подозрительные личности; калеки, выпрашивающие подаяние, и счастливчики, на виду у всех прыгающие в такси. Конечно, перед тем как поймать машину, они с беспокойством заглядывают в кошелек или лихорадочно ощупывают карманы — хватит ли денег? Но суббота — это всего лишь ожидание того, что должно случиться завтра, в воскресенье, — обещание долгожданной «La vie en rose»[17].

Впрочем, что уж там говорить, уважаемый читатель, ты не хуже меня знаешь все это. Вернемся-ка лучше к Мине П. и ее воскресному настроению. Я хочу сказать — к ожиданию. Но можно ли найти для ожидания чуда менее подходящее место, чем почти полностью обжитая трехкомнатная квартира?! Ведь там даже нет пока телефона, который мог бы дать повод к такому ожиданию…

Мина все еще пьет кофе, сидя на кухне и прислушиваясь к приглушенному урчанию водопроводных труб где-то в стене. Само собой, на нее снова накатывает ностальгия, и порцию энергии, приобретенную благодаря чашечке кофе, просто необходимо дополнить порцией хорошего настроения из бутылки, спрятанной в шкафчике на стене. Но хорошее настроение что-то запаздывает. Мина проходит через коридорчик, ведущий из кухни в гостиную, и снова устраивается в кресле перед телевизором. Посидев немного, она выходит на балкон и смотрит вниз, на опустевшие аллеи вдоль улицы. С тополей уже облетела листва; она с грустью глядит на их обнаженные кроны, пепельно-серые в плотной голубоватой дымке октябрьских сумерек. Печальные тени тополей; тускло отсвечивающие крыши автомобилей, проносящихся мимо, похожих на разноцветные лепестки, разбросанные внизу; белье, развешенное на балконах соседних домов, — все это заставляет Мину как можно скорее вернуться назад, в свое уютное гнездышко, и опять бросить исполненный зависти взгляд на стену, где во всей красе раскинулся горный пейзаж.

4.VIII. Поссорилась с папой (тридцатого числа). Зашла к нему; рассказала об ужасной сцене, которую устроил Влад. Он в ответ рассмеялся. Ему совсем не хотелось меня видеть. А через час явилась эта его баба. Он наверняка знал, что она придет. Он стал нестерпимо вульгарен — старался казаться моложе, чем он есть, а в результате просто-таки смешон. Много пьет. Велел мне возвращаться домой. Ему явно хотелось поскорее выпроводить меня, чтобы остаться с ней наедине. Господи, до чего я ее ненавижу! Я ушла и слонялась по улицам часов до одиннадцати. А потом мне стало страшно; я как раз шла мимо дома, где живет наша шефиня. Рядом скотобойня — даже ночью стоит запах крови. Какое странное место: если бы здесь не ходили трамваи, я бы решила, что забрела в деревню. Вдалеке вырисовываются большие дома, светятся окна, а здесь… Я чуть было не разревелась.

Шефиня не спала; кажется, она мне даже обрадовалась. Ни о чем не расспрашивала. Велела мне выпить целый стакан вина из инжира — ужасно сладкого — и не отставала от меня, пока я не выпила все до дна. Хотела накормить меня ужином. Я страшно переволновалась и до того устала, что заснула прямо на стуле. А утром проснулась в большой кровати, рядом с ней. Мне стало как-то не по себе. У нее двойной подбородок и безобразные мешки под глазами; от нее несет прогорклым салом и табачищем. На ночном столике расставлены уродливые старые куклы с облупившимися от времени носами. Кофе пили вместе. У нее из каждого угла будто плесенью пахнет. Голос у нее сел. Меня это все оч. угнетало; к тому же этот район по утрам выглядит еще противнее: домишки какие-то допотопные, ветхие, ленятся один к другому; на крышах — толь; все кругом поросло травой, даже на мостовой сквозь асфальт трава пробивается. И этот ужасный запах от скотобойни… В трамвае шефиня сказала, что завидует мне. «Мужчина — это мужчина, тут уж ничего не поделаешь… Все лучше, чем одной-то куковать». Я не нашлась, что ответить. Все это ужасно. После обеда она спросила, может, я еще разок у нее переночую. Ни за что на свете! Я весь день глаз с нее не спускала, чтобы узнать, расскажет она девочкам или нет. Ничего такого не заметила; правда, Алина как-то иронически на меня поглядывает. Надо же, именно Алина, эта дурында! У нее у самой было невесть сколько женихов, и все как один ее бросили. Вечером вернулась домой. Какая-то пустота внутри. Заперлась в дальней комнате. Через час пришел он. Подергал дверь. Слышно было, как он ходит туда-сюда; несколько раз он кашлянул. Перед тем как лечь спать, снова пытался сюда войти. Я заснула и ничегошеньки не слышала, пока он среди ночи не начал ломиться ко мне. Проснулась я от собственного крика. Он старался высадить дверь плечом; ручка просто ходуном ходила. Я, конечно, сразу поняла, что это он; и все-таки ужасно перепугалась. Что у меня общего с этим дикарем? Наконец он, отдуваясь, отошел от двери. До этого я никогда не слышала, чтобы он так пыхтел. От испуга я всю ночь глаз не сомкнула. Сбежала из дому в четыре часа. Опять слонялась по улицам. Насквозь промерзла. Около пяти появились первые прохожие — сонные, злые, будто и не люди. Когда я хотела втиснуться в автобус, какая-то халда меня оттолкнула и с ненавистью прошипела: «Порядочные все на работу едут, а эта тут шляется!» Какой-то старый хрыч в шляпе тут же загоготал. А от самого так и разит дешевым одеколоном; зубы желтые, портфель облезлый — стоит и ржет, будто жеребец. Я оглянулась и спросила, что это его так развеселило, — рожа у него сразу сморщилась, а он и без того на макаку похож; сам коротышка, кадык дергается, рот оскален; голову задрал и уставился на меня снизу вверх. Я и не подумала уйти с остановки. Мне казалось, что я стою там одна и вокруг ни души, хоть я и знала, что он ухмыляется у меня за спиной. Мне даже жаль его стало: ну как еще он мог бы привлечь к себе внимание? На работу не пошла. Была у адвоката. Он посоветовал обдумать мотивы развода. Что-то не внушает он мне доверия. Пошла в кино на дневной сеанс. Фильм был цветной, там маленький ребенок обеими ручками выдвигал из шкафа огромный ящик и все смотрел куда-то вверх. Больше ничего не запомнила. Потом — домой; он уже пришел. Надо бы уничтожить эту писанину; там три четверти — о нем. Интересно, смогу ли я начать новый дневник? Несколько раз он пытался заговорить со мной; стучался в дверь. Я спросила: «Кто там?» Он не ответил и ушел в гостиную. Весь вечер я чувствовала, что он за