Королева праха и боли - Лив Зандер

губ стон. Потом последовали другие, они с глухим стуком падали в снег вокруг нас, а топот множества лошадиных копыт сотрясал землю.

– Енош, – проскулила я, боясь бессмертия куда больше, чем когда-либо боялась смерти. – Они приближаются…

Он навалился на меня, накрыл своим телом, с шипением вдавил в землю. Судя по тому, как он содрогнулся, в него снова попали и снова, но он продолжал заслонять меня от врагов.

– Когда я скажу: «Сейчас!», направь кости во все стороны разом, вложив в удар всю свою силу! – Приказ был резок, каким и должен быть в такой ситуации, и все же я почувствовала, как пальцы Еноша, успокаивая, поглаживают меня по затылку. – Жди.

Прижатая к земле, утопая в снегу, я почти ничего не видела. Хотя зачем мне что-то видеть? Я слышала стук падающих стрел, чувствовала каждую судорогу моего мужа, когда стрелы впивались в него, и грохочущие копыта, казалось, бьют прямо по моему сердцу.

Кости вокруг нас, почти неотличимые от снега, задрожали, но Енош почти остервенело продолжал гладить меня по голове:

– Терпение, Ада. Терпение.

Он снова дернулся.

И опять застонал.

– Жди, – бормотал он, как будто чувствовал нарастающую во мне паническую ярость, свирепое желание убить всех, кто хочет причинить нам вред. – Жди. Жди. Сейчас!

Крик взвился к серым тучам, и, возможно, именно этот крик расшвырял во все стороны собранные нами кости, направив на врагов смертоносную волну моего гнева и горя.

Дрожь сотрясала все мое тело, выгибая позвоночник так, что даже Енош не мог меня удержать, когда костяной шквал накрыл шеренги солдат.

Как мощный порыв ветра наша буря отбросила всех и каждого, отрывая лошадей от земли, отшвыривая их назад на несколько футов. Валы костяных шипов не щадили ни людей, ни животных. Пронзенные нашими пиками корчились и визжали, окрашивая красным снег.

Ликование переполняло меня.

Армии… как не бывало.

То, что более-менее уцелело, орало и выло, но скоро и эти жалкие звуки заглушил грохот разваливающихся стен. Громадные камни сбивали с ног лучников – и хоронили под собой людей и их мерзкие стрелы.

Я улыбалась.

Храм тоже исчез.

Вокруг нас не осталось ничего, кроме отрубленных конечностей, хаоса и нескольких спятивших солдат, растерянно бродящих по полю бойни. Ничего, это тоже ненадолго.

С трудом поднявшись, едва держась на подгибающихся ногах, я вскинула руки и почти беззвучно прохрипела, но мертвые все равно услышали:

– Вставайте.

И солдаты начали вставать, крича от ужаса и замешательства, потому что руки и ноги их двигались лишь по моей воле, а души сделались всего лишь простыми наблюдателями, которым вскоре предстоит уйти.

– Убейте их, – велела я. – Убейте их всех.

Мертвецы рассыпались по полю стаей бешеных крыс, зачищая пространство от остатков порока.

А я вновь рухнула на колени, потянувшись к сидящему в снегу мужу. Он покачивался, из спины его торчало по меньшей мере пять стрел.

– Енош.

– Не могу умереть, – пробормотал он, пытаясь поднять голову. Лицо его сильно обгорело, сверху оно было черным от копоти, а снизу – алым от крови, которой он кашлял.

– Мне так жаль, – одну за другой, я выдернула из его плоти проклятые стрелы. Енош вздрагивал и кряхтел от боли. – Так ты исцелишься быстрее.

– Ты все сделала замечательно… – Енош обнял меня покрытыми пузырями от ожогов руками и притянул к себе. – Мы… отдохнем здесь немножко, маленькая. Всего… всего минуту. А потом отправимся домой.

Домой.

На наш Бледный двор.

Кивнув, я расслабилась и прижалась к нему, только сейчас заметив, как сильно обожжены мои ноги, не прикрытые даже клочком шерсти. Нет, он прав. Нам нужно отдохнуть и немного оправиться, прежде чем возвращаться.

Там мы и сидели, час или два, или вечность, бог и богиня, исцеляющиеся в объятиях друг друга. Возможно, он лжец. Возможно, я чудовище. Мне все равно.

Потому что любовь слепа.

Глава 27

Енош

Несколько месяцев спустя…

– Ну, ты считаешь?

Поцелуй за поцелуем, я прижимался губами к округлившемуся животу Ады, лежащей обнаженной в траве своего сада.

Пока что-то не прижалось к моим губам в ответ.

Я отшатнулся, опешив, и, не в силах сдержать нервное возбуждение, уставился на ее живот, ожидая новых движений. Ада говорила мне, что наш ребенок уже начал толкаться, показывая то кулачок, то пятку. Но в такие моменты меня как назло никогда не было рядом – я распространял гниль.

Ада приподнялась, упираясь локтями в землю, и усмехнулась:

– Ты видел? Потому что я-то почувствовала.

– Ощутил… губами, – ответил я, пристально наблюдая за животом. – Я уже начал сомневаться, что когда-нибудь…

Вот!

Что-то – кажется, это все-таки была крохотная ступня – прижалось изнутри к животу, приподняв его, и опустилось снова. Потом кожа выпучилась с другой стороны так, что живот Ады всколыхнулся. Это шевелился мой ребенок, что несказанно удивляло меня.

Я сижу здесь, бессмертный бог, чувствующий все мертвое и все живое. Видевший расцвет и крушение цивилизаций. Наблюдавший, как мир леденеет, а огонь превращает пар в океаны.

Годы. Века. Тысячелетия.

Но никогда еще я не видел ничего более восхитительного.

Более ценного.

Вот он тут, мой божественный малыш, лишивший своего потрясенного отца дара речи. Какая же маленькая у него ножка, показавшая мне, что он – или она – жив и здоров и растет под стук сердца Ады.

– У меня… нет слов. – Я осторожно опустил руку на выпуклость и рассмеялся, потому что наш ребенок не отстранился а, наоборот, уперся в мою ладонь. – Упрямый, как его мать, это уж точно.

Ада повернулась на бок, с улыбкой и стоном, позволяя мне насладиться красотой ее состояния, полюбоваться, как она изменилась. Груди ее налились, бедра сделались шире, а от пупка вниз протянулась коричневая полоска.

Я прилег рядом с ней, прижавшись обнаженным телом к ее спине.

– Где болит?

– Везде. – Она со вздохом потянулась к пояснице. – Особенно тут, когда твой ребенок пинается.

Я принялся осторожно массировать ей спину, двигаясь снизу вверх вдоль позвоночника. Ах, прошли те времена, когда я мог излечить все ее недуги одной лишь мыслью. Теперь Король плоти и костей трудится в поте лица над напряженными мышцами жены, разминает их, пока у него не онемеют пальцы.

Словно простой человек.

Необычайная легкость поселилась в моей груди при мысли о том, как ловко эта женщина возложила на меня обязанности мужа. Вскоре к ним прибавятся еще и отцовские, превращая вечность в воистину бесценную перспективу.

Какое место займет наш ребенок в этом мире, еще предстоит выяснить. Возможно,