Сказание о Доме Вольфингов - Уильям Моррис

Римляне сражались отчаянно, но ярость их отчаяния не могла противостоять бесстрашной надежде готов. Ряд за рядом заступал на место тех, кто был опрокинут Тиодольфом и его родичами, в свою очередь сметаемыми врагом, но всё же готы медленно расчищали пространство за воротами. Они начали собираться вдоль стен укрепления, и их ряды ставились всё гуще. Они сражались не только в воротах, но сделали подмостки из древесных стволов и лезли по ним на стены укрепления. Очистив их от лучников и пращников, они соскакивали вниз и нападали на римские фланги. Воинство мёртвых росло, а воинство живых сокращалось.

Те, кто стоял вокруг Холма Речей, вместе с воинами Верхней Марки заметили дым, вырывавшийся из окон бражного зала, и красные языки пламени, видневшиеся сквозь дым и трепетавшие вокруг оконных косяков, словно алые знамёна. Тогда они, уже не сдерживая себя, побежали вниз по склону Холма Речей и дальше с громкими яростными криками, забрались на стену в том месте, где она не была защищена, подставляя друг другу спины и подавая руки. Среди атакующих были как крепкие воины, так и старики, юноши и женщины. Они прорвались за ограду и напали на сократившийся отряд римлян, которые теперь уже начали отступать под натиском то в одном, то в другом месте, впрочем, им не оставалось ничего другого.

Так было у западных ворот, да и в других местах, поскольку все Дома Марки бились одинаково доблестно. Самый большой отряд сильнейших римских воинов сдерживал натиск Тиодольфа, который казался им главным врагом, в других местах римляне держались хуже, поэтому Восточные ворота были захвачены первыми, и Валюр со своим отрядом первым укрепился за ними. Кратко говоря (возможно ли различить один удар от другого в такой мешанине?), его отряд образовал смертоносное кольцо вокруг римлян и убил их всех до последнего, а потом напал на тех, кто сдерживал натиск Хиаранди на Северные ворота. Здесь не нужны подробности, ведь Хиаранди в тот момент как раз начал прорываться через ворота и даже очистил стену от римских лучников. На ней теперь стояли воины Марки, метавшие на римлян копья, брёвна и всё, что было под рукой. Римляне были перебиты или выведены из сражения, и два готских отряда соединились. Они закричали так громко, как ещё хватало сил, и продолжили сражение, чтобы связать снопы, пожатые серпом Тиодольфа. Но теперь это было простое убийство: хотя римляне ещё держались, сбившись группками менее двадцати человек, сражались они, рубили и кололи, ни о чём не думая, уже не имея собственной воли, словно камень, который продолжает катиться по склону холма после того, как его толкнули.

Готы почти полностью заняли римское укрепление. Тиодольф видел, что у римлян не осталось надежды собраться воедино, поэтому пока родичи занимались преследованием отчаянно сражавшегося противника, сам он собрал самых опытных воинов, среди которых были Стинульф и Грани Серый, ловкие столяры. (Аталульф был серьёзно ранен копьём в битве.) Они пробились сквозь смешанную толпу сражавшихся и ринулись напрямую к Вратам Мужей. Вскоре они, раскидывая бегущих римлян, преграждавших им путь, уже были перед входом в бражный зал. Но в дверном проёме, из которого вырывался огонь, спокойно и гордо, с насмешливой улыбкой на губах, стоял римский командир в золотых доспехах и сюрко* цвета морского пурпура. На клинке, что он держал, не было крови.

Тиодольф на мгновение остановился, и взгляды врагов встретились. Князь был страшен – глаза его сверкали на бледном лице, зубы были стиснуты. Хотя он сражался осторожно, оберегая жизнь, как и подобает отважному воину, пока он не загнан в угол, словно одинокая волчица гончими псами, его потрепали в бою. Шлема и щита не было, кольчуга, которую выковал не гном, а Ивар, была порвана, кровь струилась по его левой руке – он был ранен во многих местах. Тиодольф сломал меч Ивара в схватке и теперь, стоя на окровавленной и истоптанной земле перед Вратами Мужей, он держал в руке крепкий римский меч.

Князь презрительно посмотрел на римского командира, а затем, громко рассмеявшись, стремительно прыгнул на него и, повернувшись боком, ударил воина в ухо кулаком левой руки в тот момент, когда римский командир замахнулся на него мечом, поэтому римлянин повалился на бегущего следом за Тиодольфом ловкого воина по имени Волчья Голова. Тот проткнул врага своим мечом и отбросил в сторону. Но меч римского командира успел поразить Тиодольфа в бок.

Готы вместе вступили в дом и в гневе спешно пошли по наполненному дымом бражному залу. Языки пламени лизали столбы и стены и ползли уже по верхним окнам, но огонь ещё не охватил дом целиком, так как римские поджигатели делали свою работу впопыхах. Стинульф и Грани во главе с остальными побежали напрямик к чердаку с водой. Тиодольф же, от боли шедший медленно, огляделся и заметил на возвышении пленных, которых римляне связали и оставили гореть. Он взошёл на возвышение медленно, как больной и слабый человек, и там сказал: «Ободритесь, братья, ибо Дома готов разбили врагов, и настал конец войны».

Голос его показался пленникам неожиданно спокойным среди доносящегося снаружи шума сражения. Тиодольф положил меч на стол, вынул из-за пояса маленький острый кинжал и одну за другой окровавленными руками перерезал верёвки, связывавшие пленных. Каждого из них он целовал и говорил: «Брат, помоги тем, кто тушит огонь. Это приказ князя».

Но каждого следующего из пленных он освобождал всё дольше и дольше, и слова его звучали всё тише. Наконец, он подошёл к тому, кто был привязан к его собственному престолу, стоявшему рядом с тем местом, где висел светильник и обычно сидела Солнце Крова. Это был последний пленник. Звали его Эльфрик, и был он из рода Вормингов. Тиодольф долго возился с верёвками, которыми тот был связан, а освободив, улыбнулся, поцеловал воина и молвил: «Поднимись, брат, помоги потушить огонь и уступи мне мой престол, ибо я устал. Если можешь, принеси мне воды, я хочу пить. Этим утром никто не заботился о мёде для жнецов».

Эльфрик поднялся, и Тиодольф сел на престол, откинув назад голову. Эльфрик испуганно посмотрел на него, а затем помчался по залу, где стало шумно от суеты, созданной теми, кто старался потушить огонь. К ним присоединялись всё новые люди.

Эльфрик наполнил водой из ведра деревянную чашу, подобранную им у подножия одной из колонн, и поспешил обратно через зал. Возле возвышения больше никого не было, но Тиодольф всё так же сидел на престоле. Зал был тёмен от клубящегося дыма, и Эльфрик плохо различал, что делал князь. Когда же он подошёл к Тиодольфу, то наступил на что-то мокрое. Сердце его сжалось – он понял, что это была кровь. Он поскользнулся на ней и выставил в стороны руки, чтобы удержать равновесие. Большая часть воды выплеснулась из чаши и смешалась с кровью, но он подошёл к Тиодольфу и сказал ему: «Пей, князь, в этой чаше ещё остался большой глоток воды».

Тиодольф не пошевелился при этих словах. Эльфрик прикоснулся к нему, но Тиодольф остался неподвижен.

Сердце Эльфрика дрогнуло, он положил ладонь на руку князя и посмотрел ему прямо в лицо. Рука была холодной, а лицо – серым. Эльфрик дотронулся до его бока и почувствовал, что в него глубоко воткнут короткий меч римского командира (и это кроме всех остальных ран). Эльфрик понял, что князь умер. Он бросил чашу на землю, поднял руки и громко завыл, как женщина, внезапно увидевшая, что её ребёнок мёртв. Он громко кричал: