Крошка Доррит. Книга вторая - «Богатство» - Чарльз Диккенс

— Так неужели — прости меня за такой вопрос,Фанни, неужели ради этого ты решишься выйти замуж за ее сына?

— Может быть, — с торжествующей улыбкойсказала Фанни. — Приходится и на большее решаться, когда хочешь достигнутьцели, душа моя. Чего доброго, эта нахалка воображает, что женит на мне своегосынка и потом начнет командовать мною. Ей, видно, и в голову не приходит, чтоее ждет, если я стану ее невесткой. Уж тут я ей спуску не дам. Буду во всемпоступать ей наперекор, не отстану от нее ни на шаг. Весь смысл моей жизнибудет в этом.

Фанни встала, водворила на место флакон ипринялась расхаживать по комнате, но то и дело останавливалась, чтобыпродолжить свою речь.

— Начать с того, дитя мое, что я могу сделатьее старше. И сделаю.

Она снова прошлась из угла в угол.

— Я буду говорить о ней, как о старухе.Выспрошу у Эдмунда, сколько ей лет, а нет, так просто сделаю вид, что мне этоизвестно. И самым нежным и почтительным тоном — самым нежным и почтительным,Эми, — буду восхищаться, как она хорошо сохранилась для своего возраста. Да онаот одной моей молодости сразу покажется старше. Может быть, я не такаякрасавица, как она; не мне судить об этом; но я достаточно хороша, чтобыотравить ей существование. И отравлю.

— Сестрица, милая, неужели для этого стоитобречь себя на жизнь без счастья?

— Почему же без счастья, Эми? Это именно такаяжизнь, какой я ищу. По природной ли склонности, или под влиянием обстоятельств,роли не играет. Мне такая жизнь нравится, и я не ищу другой.

Нотка горечи слышалась в тоне, которым этобыло сказано: но она с горделивой усмешкой снова прошлась по комнате,задержалась на миг перед высоким трюмо и затем продолжала:

— Фигура? Фигура, Эми? Да, фигура у нейхороша. Отдадим ей должное и признаем это. Но так ли уж хороша, что никто неможет сравниться с ней? Право, я в этом вовсе не уверена, мой свет.Предоставьте кой-кому помоложе такую свободу в выборе туалетов, какойпользуются замужние дамы. — и тогда посмотрим.

Эта мысль настолько понравилась Фанни, что онасразу повеселела. Усевшись на прежнее место, она взяла руки сестры в свои и,похлопывая одной о другую, воскликнула со смехом:

— А танцовщица, Эми, та давно забытаятанцовщица, которая была совсем непохожа на меня и о которой я ей никогда ненапоминаю — еще бы! — вдруг бы эта танцовщица ворвалась в ее жизнь и закружилаее в таком танце, от которого бы немножко порастряслось ее беломраморноенахальство! Совсем немножко, милая Эми, самую малость.

Но, поймав взгляд сестры, серьезный и молящий,она отпустила ее руки и ладонью закрыла ей рот.

— Не пытайся спорить со мной, дитя, — сказалаона, перестав смеяться, — это все равно ни к чему не поведет. В таких делах ясмыслю побольше твоего. Пока я еще никакого решения не приняла, но могу принятьи такое. Ну, а теперь, когда мы хорошо и спокойно обо всем поговорили, пораспать. Доброй ночи, моя миленькая, маленькая мышка!

И Фанни снялась с якоря, должно быть рассудив,что с нее довольно уж советов — на сегодня во всяком случае.

После этого вечера отношения между сестрой иее верным поклонником приобрели для Эми новый интерес, и она с тревогой ивниманием присматривалась ко всему, что происходило между ними. Бывали дни,когда Фанни, видимо, становилось невмоготу от скудоумия мистера Спарклера; онавсячески шпыняла его, и казалось, готова была прогнать навсегда. В другие дниона относилась к нему более благосклонно, даже словно бы забавлялась им, находяутешение в чувстве собственного превосходства. Не будь мистер Спарклер самым преданными безропотным вздыхателем на свете, ему бы следовало бежать без оглядки с ареныпыток и позаботиться о том, чтобы между ним и его очаровательницей леглорасстояние не короче, чем от Рима до Лондона. Но он так же мало зависел отсобственной воли, как лодка, которую ведет паровой буксир, и покорно влекся засвоею владычицей в штиль и в непогоду.

Миссис Мердл в эту пору редко беседовала сФанни, но значительно чаще беседовала о ней. Словно бы помимо своего желанияона то и дело наводила лорнет на старшую мисс Доррит, и с уст ее срывалисьневольные похвалы красоте последней. Выражение вызова, неизменно появлявшеесяна лице Фанни, когда эти похвалы достигали ее ушей (а каким-то образом онивсегда их достигали), не обещало беспристрастному Бюсту никаких уступок с еестороны; но все, что Бюст разрешал себе в отместку, это заметить вслух:«Красавица избалована — впрочем, при такой наружности это в порядке вещей».

Прошел месяц или два после описанной вышебеседы между сестрами, и Крошка Доррит стала замечать, что у Фанни с мистеромСпарклером словно бы завелся какой-то тайный уговор. Прежде чем раскрыть рот вобществе, мистер Спарклер теперь всякий раз оглядывался на Фанни, как быспрашивая разрешения. Упомянутая девица была чересчур осторожна, чтобы ответитьвзглядом же; но если она желала дать разрешение, то молчала, если нет, затеваларазговор сама. Однако это еще не все: когда мистер Генри Гоуэн, исполненныйдружеской заботы, искал случая привлечь к мистеру Спарклеру внимание общества,случая не находилось. Более того: Фанни тотчас же (разумеется, никого не желаязадеть) роняла какое-нибудь замечание, снабженное таким острым жалом, чтомистер Гоуэн отскакивал, точно угодив рукой в осиное гнездо.

Было и еще одно обстоятельство, незначительноесамо по себе, однако в большой мере подкреплявшее тревожные догадки КрошкиДоррит. Появилось нечто новое в отношении мистера Спарклера к ней самой.Какая-то родственная фамильярность. Порой, затерявшись в толпе гостей — дома, умиссис Мердл или еще где-нибудь, — она чувствовала, как рука мистера Спарклераукрадкой поддерживает ее за талию. Мистер Спарклер ни разу не пробовалобъяснить, чем вызвано подобное внимание; но улыбался с дурацким, хоть идобродушным самодовольством собственника, и для всякого, кто знал неповоротливостьего ума, эта улыбка была зловеще красноречивой.