Любовник смерти - Борис Акунин

Было это дней через десять после того, какСенька увидал Смерть впервые.

Торчал он возле её дома, что на Яузскомбульваре, поплёвывал на тумбу, куда лошадей привязывают, и пялился наприоткрытые окна.

Знал уже, где она проживает, пацаны показали,и, по правде говоря, тёрся здесь не первый день. Дважды свезло, видел её издалимельком. Один раз, тому четыре дня, Смерть из дому вышла, в платочке чёрном ичёрном же платье, села в поджидавший шарабан и поехала в церковь, к обедне. Авчера видел её под ручку с Князем: одета барыней, в шляпе с пером. Повёз еёкавалер куда-то — в ресторацию или, может, в театр.

Заодно и на Князя поглядел. Что сказать —молодец хоть куда. Как-никак первый на всю Москву налётчик, шутка ли. Этогенералу-губернатору Симеон Александровичу легко: родился себе царёвым дядькой,вот тебе и генерал, и губернатор, а поди-ка выбейся средь всех московскихфартовых на самое первеющее место. Вот уж вправду: из грязи да в князи. Иребята, кто при нем состоит, молодец к молодцу — все говорят. И будто бы совсеммолодые есть, немногим старше Сеньки. Надо же, какое некоторым счастье, вот таквраз, с зелёных лет к самому Князю в товарищи попасть. И почёт им, и девкикакие хочешь, и деньжищ немеряно, и одеваются селезнями.

Сам знаменитейший налётчик, когда Сенька егоувидел, был в красной шёлковой рубахе, атласной жилетке цвета лимон, бархатноммалиновом сюртуке; на затылке шляпа золотистой соломки; на пальцах золотыеперстни с каменьями; сапожки — зеркальный хром. Заглядение! И на лицо тожекрасавец хоть куда. Русый чуб вразлёт, дерзкий синий глаз навыкате, меж красныхгуб золотой искоркой фикса посверкивает, а подбородок будто каменный ипосерёдке ямка.

Не пара — картинка, подумал Сенька и отчего-товздохнул.

То есть ничего такого себе в голове не держал,отчего вздыхать бы следовало. Ни в какие глупые мечтания не пускался, Божесохрани. И на глаза к Смерти не лез. Хотелось просто на неё ещё посмотреть,разглядеть получше, что в ней такого необыкновенного, отчего, как увидишь её,всю внутреннюю будто в кулак забирает. Вот и стаптывал на бульваре подмётки ужкоторый день подряд. Как оттырит своё с пацанами, так сразу на Яузский.

Дом снаружи уже весь обсмотрел, вдоскональности. И про то, какой он внутри, тоже знал. Пархом-слесарь, которыйСмерти рукомойник починял, рассказывал, что Князь обустроил свою полюбовницусамым шикарным манером, даже трубы водяные провёл. Если не наврал Пархом, то уСмерти там в особой комнате бадья имелась фарфоровая, ванна называется, и в неёиз железной трубки сама собой вода течёт горячая, потому что сверху котёл сгазовым подогревом. Смерть в той бадье чуть не каждый Божий день моется. Сенькапредставил себе, как она там сидит вся розовая, распаренная, мочалкой плечитрёт, и от такой фантазии самого в пар кинуло.

Тоже и с улицы если посмотреть, домик былочень ничего себе. Раньше тут усадьба была, генерала какого-то, да в пожарвыгорела, один этот флигелёк остался. Небольшой, в четыре окна на бульвар.Место тут было особенное, самая граница между хитровскими трущобами ибогатенькими Серебряниками. По ту, яузскую сторону дома были повыше, почище,полепнистей, а по эту, хитрованскую, поплоше. На лошаков похожи, которых наКонном рынке продают: с крупа посмотришь — вроде лошадь как лошадь, а с другойстороны зайдёшь — ишак ишаком.

Вот и Смертьин дом выглядывал на бульвараккуратно, важно, а двором выходил в самую что ни на есть гнилую подворотню, откоторой до Румянцевской ночлежки доплюнуть можно. Видно, так Князю удобней былосвою кралю поселить — чтоб в случае чего, если у ней обложат, рвануть с чёрногохода или хоть из окна, да в ночлежный дом, а там ходы-колидоры подземные, самчерт ногу сломит.

Но от бульвара, где промеж деревьев гулялакультурная публика, ни тёмной подворотни, ни тем более Румянцевки видно небыло. Хитрованцам за ажурную оградку ход был заказан — враз псы метлой заметут,да в кузовок мусорный. И тут-то, на хитровском бережку, Сенька себя не больноавантажно держал, всё больше к стене дома жался. Вроде и не рвань какая, и вёлсебя чинно, а все одно — проходил мимо Будочник, глазом зыркнул, остановился.

Ты что тут жмёшься, говорит. Ты, Скорик,смотри у меня.

Вот он какой! Уже и личность знал, и прозвище,даром что Сенька на Хитровке из новеньких. Одно слово — Будочник.

Ты, говорит, тут тырить не моги, нет на этотвоей юрисдикции, потому тут уже не Хитровка, а цивильная променада. Гляди,мол, несовершеннолетний Скорик, мартышкино семя, ты у меня на сугубомнаблюдении до первого попрания законности, а при уличении или хучь бы дажеподозрении получишь от меня реприманд по мордасам, штрафную ухотрепку и санкциюремнём по рёбрам.

— Да я чего, дяденька Будочник, —жалостно скривился Сенька. — Я так только, на солнышке погреться.

Ну и получил по затылку чугунной лапой — ажпромеж ушей хрустнуло.

Я те дам, рычит, “Будочник”. Ишь, волю взял. Ятебе Иван Федотыч, понял?

Сенька ему смиренно:

— Понял, дяденька Иван Федотыч.

Тогда только брови рассупил. То-то, сказал,мартышка сопливый. И пошёл дальше — важный, медленный, большой, будто баржапоплыла по Москве-реке.

Ну ладно, ушёл себе и ушёл. Сенька стал дальшестоять. Поглядывал на Смертьины окошки, и уж ему того мало казалось.Прикидывал, как бы так сделать, чтобы Смерть выглянула, себя показала.

От нечего делать достал из кармана бусызеленые, что нынче утром добыл, принялся их разглядывать.

* * *

С бусами, оно вот как вышло.

Шёл Сенька с Сухаревки через Сретенскиепереулки…

Нет, сначала нужно рассказать, зачем наСухаревку ходил. Тут тоже было чем погордиться.

На Сухаревку Скорик не просто так отправился,а по честному делу. С дядькой Зот Ларионычем поквитаться. Жил-то теперь похитровским законам, а законы эти плохому человеку спускать не велели.Беспременно полагалось за всякую обиду расчёт произвести, и хорошо бы спереплатой, иначе будешь не пацан — уклейка мокрохвостая.

Ну, Сенька и пошёл, да ещё Михейка Филин впопутчики навязался. Если б не Михейка, то среди бела дня на такое вряд ли бнасмелился, ночью бы провернул, ну а тут деваться некуда, пришлось молодечить.

Но вышло всё на ять, важно.

Засели на чердаке ломбарда “Мёбиус”, чтонапротив дядькиной лавки. Михейка только глазел, Сенька всё сам произвёл,своими руками.