Паткуль. Неистовый лифляндец - Борис Николаевич Григорьев

Покладистость, манеры и шарм Августа мало помогли ему – Карлу ХII менталитет распутного курфюрста был также чужд, как алеутскому самоеду. «Железная голова»[68] не только не смягчил, но и ужесточил свои требования. Кроме Паткуля, он потребовал выдать ему коронного гетмана Польши и некоторых саксонских министров, а также вернуть Станиславу польские драгоценности и архив короны. Карл потребовал от Августа не титуловать себя впредь польским королём и убрать этот титул из церковных молитв. Но самое большое унижение состояло в том, что Август по настоянию Карла в собственноручном письме поздравил Лещинского со вступлением на престол. Август от изумления даже переспросил о последнем условии, но Карл спокойно, специально для «глухих», повторил его несколько раз. Августу «Сильному» пришлось уступить.

Но и это было не всё. После подписания мирного договора Карл ХII стал обращаться с ним подчёркнуто пренебрежительно. Король приглашал Августа на обед, а сам на них не являлся и посылал вместо себя министров или генералов. Ассортимент блюд за столом был чуть лучше солдатского, и все кушания приносили сразу. Хорошего вина не подавали – сам король пил простое пиво. Во время еды никто не разговаривал и не глядел в лицо соседу. На одном из таких обедов Августу приготовили сюрприз, пригласив на него… Станислава Лещинского! Это было тяжелым испытание для обоих королей, но Лещинский не был любителем унижать своих врагов и разыгрывать спектакль не стал. Бывший и настоящий короли Польши не подошли друг к другу, а ограничились церемонными поклонами издали.

Одним словом, шведы развлекались как могли, а саксонцы испивали полные чаши своего унижения. Карл ХII мог быть доволен, он добился своего и великодушно одаривал почестями жену и мать Августа – кстати, свою родную тётку. Мирный договор был настолько унизительным, что один саксонский генерал предложил Августу совершить покушение на шведского короля, но Августу эта затея показалась слишком дерзкой. Репутация Августа упала настолько, что он даже перестал пользоваться вниманием женщин. Он удалился в Дрезден и нигде не появлялся. Некоторое время спустя саксонский двор официально объявил о заключении со шведами мира.

А между тем, судьба предоставила Августу блестящий шанс закончить войну со Швецией если не победой, то хотя бы внести серьёзный вклад в её окончание. Во всяком случае, освободить от шведских войск свои владения он вполне мог.

В конце оккупационного периода, когда Карл ХII уже двинул армию в русский поход, он ехал с несколькими генералами и офицерами во главе отряда, опередив его метров на 200—300. Впереди замаячили стены Дрездена. Карл указал рукой на город и сказал:

– Ну, раз мы так близко, поедем туда, – и не дожидаясь ответа, пришпорил лошадь. Отряд остался далеко позади.

У городских ворот короля и свиту остановили и потребовали представиться. Король сказал, что его зовут Карлом, что он – драбант шведского короля, а остальные тоже назвали себя придуманными именами. Неузнанные, они въехали в Дрезден. Первым Карла ХII опознал граф Флемминг, обнаружив его прогуливающимся на городской площади. Флемминг не поверил своим глазам: зверь сам забрёл в ловушку!

Карл подошёл к Флемингу и попросил провести его к кузену Августу. Флемминг повёл шведов к цейххаузу, где курфюрст в обществе любовницы графини Козел занимался атлетическими упражнениями. Раздался стук в дверь.

– Войдите, – пригласил Август.

Карл, гремя шпорами, вошёл в зал, обнял его и сказал:

– Здравствуй, брат мой!

Если бы курфюрст захотел, он мог бы задушить кузена в своих объятьях. Но Август растерялся и стал бормотать какие-то несуразные любезности. В отличие от «Сильного», графиня Козел сохранила самообладание, она подошла к Флеммингу и шепнула, чтобы тот арестовал короля. Флемминга не надо было уговаривать, потому что та же самая мысль пришла ему голову несколькими минутами раньше. Но у труса Августа не хватило решимости.

Карл ХII догадался, о чём графиня шепчется с фельдмаршалом и сделал знак растерявшемуся Августу, чтобы тот удалил графиню прочь. Курфюрст попросил любовницу выйти. Графиня, метнув на мужчин яростный взгляд, подчинилась и вышла из зала, а суверены вышли в город и долго ещё бродили по его окрестностям. Август выступал в роли гида, а в конце прогулки проводил Карла до ворот, а потом ему подали коня, и он проехал со шведами ещё с полмили до Нойдорфа.

Когда Карл ХII соединился, наконец, со своим отрядом, офицеры его пребывали в ужасе:

– Ваше величество, вас же могли арестовать!

– Да ну уж, – улыбнулся Карл, – куда им жалким трусам!

Находившийся рядом с Августом Я. Х.Флемминг посчитал представившуюся возможность благоприятной, чтобы замолвить словечко за Паткуля, и прозондировал на этот счёт мнение бывшего пленника Августа генерала А.Б.Хорна, сопровождавшего Карла в этой поездке. Хорн отсоветовал фельдмаршала от этого «бесполезного шага», но Флемминг не послушался, и по его настойчивому совету Август предпринял робкую попытку уговорить Карла на помилование. Реакция «железной головы» была такой резкой, что разговор прервался на полуслове при одном упоминании имени Паткуля.

Когда шведский король прогуливался по улицам Дрездена, к его ногам с просьбой помиловать своего господина бросился один из слуг Паткуля, но Карл только дёрнул поводья, чтобы не задавить просителя и свернул в сторону.

В Альтранштедте решилась судьба друга Паткуля – генерала О.А.Пайкуля. О.А.Пайкуль был приговорён к смертной казни Верховным судом Швеции ещё в 1702 году, когда он, не чувствуя себя шведским подданным или чем-то обязанным Швеции, не явился с повинной по амнистии шведского короля. После пленения Пайкуля доставили в Стокгольм и держали в тюрьме. В прошении о помиловании на имя Карла ХII он указывал, что уже в 1677 году, будучи мальчиком, поступил на саксонскую службу и что если нужно, он отблагодарит шведскую корону своими услугами алхимика (Пайкуль, действительно страстный алхимик, утверждал, что нашёл секрет изготовления золота и предлагал Карлу ХII столько драгоценного металла, сколько бы ему понадобилось на продолжение войны). Английский посол от имени семьи заключённого предлагал шведским министрам большие деньги, чтобы те воздействовали на своего короля. Но они отказывались даже обсуждать этот вопрос. Они знали, что король Швеции был неумолим – ведь он из принципа никогда не менял своих решений.

К Карлу ХII в Альтранштедт на аудиенцию с большим трудом пробилась жена пленного генерала, умоляя пощадить её мужа. Король выслушал просьбу с каменным лицом, а когда она бросилась к нему в ноги и обняла за грязные ботфорты, он с такой силой выдернул ногу, что поранил шпорой лицо просительницы. Солдатский король и вёл себя по-солдатски.

И 4 февраля 1707 года Пайкулю отрубили голову.

Все понимали, что судьба Паткуля, если он окажется в руках шведов, будет ничуть не лучше судьбы его друга. Его вина, с точки зрения шведов, была куда тяжелее.

В начале марта 1707 года Август созвал своих советников, чтобы решить, наконец, судьбу Паткуля. И опять курфюрст оказался между молотом и наковальней – между Петром I и Карлом XII: выпустить Паткуля – рассердить шведского короля, выдать его шведам – испортить отношения с Москвой. Арест Паткуля загнал всю политику Дрездена в тупик. Хойм, как ни странно, высказывался теперь в пользу организации Паткулю бегства из Кёнигштайна, потому что считал, что шведы будут оставаться в Саксонии не вечно, а дружба с царём была куда важнее. Референт Пфингстен, напротив, убеждал скрупулёзно выполнять условия Альтранштедтского мира. Шуленбург, несмотря на личную антипатию к Паткулю, по всей видимости, поддержал мнение Хойма. Флемминг из Берлина тоже склонялся к тому, что Паткуля нужно передать царю.

Никаких документов и резолюций с этого совещания не сохранилось – скорее всего, их не было. Курфюрст и его министры не хотели оставлять никаких улик для шведов, а потому решение было принято в устной форме. Косвенно об этом свидетельствует письмо Августа к его трём советникам, в которых он пишет следующее: «Вам известно, какое решение после нынешнего утреннего совещания мы будем вынуждены принять по вопросу сохранения нашего государства в связи с личностью Паткуля». О каком решении шла речь, помогает понять продолжение письма: следовало посовещаться с комендантом Кёнигштайна генералом Циглером о том, как лучше всего выполнить задуманное.