В старом Китае - Василий Михайлович Алексеев

дорогах. Наконец находим искомое место, а в нем — памятник с чжурчжэньской надписью. С вершины холма любуюсь пейзажем: зеленые и красные полосы лесса, скаты и террасы, дымка гор.

Возвращаемся в Цяньчжоу, в ту же самую гостиницу «Человеколюбия и справедливости».

11 сентября. На ослах, а вернее, просто пешком поднимаемся в горы, где, согласно указаниям отца Чжана, находится могила танского императора, а при ней — шесть знаменитых лошадей.

Поднимаемся — и перед нами открывается чудный горный вид. Мягкие, нежные, зеленые тоны холмов, террасы красного лесса и исчерченная равнина с разбросанными деревушками.

Взбираемся на вершину главного холма... и сомневаемся, действительно ли мы находимся на искомой могиле. Шесть лошадей — знаменитые горельефы на камне — еще сносно сохранились и воистину представляют собой прекрасный образец артистически тонкой китайской работы. Но от павильона, который был для них специально построен, остались лишь воспоминания. Также не нашли мы и обещанной источниками галереи животных и иностранцев, приносящих дары. Есть следы чего-то вырытого... и увезенного, вероятно, в Японию.

12 сентября. Утром холодно. Погода хмурится. Ночью меня преследовали целые серии кошмаров. Рассказываю о них возчику. Он слушает меня очень серьезно и поглядывает на меня с некоторым страхом. Потом советует написать заклинания на красной бумаге и расклеить повсюду. Такие заклинания я часто видел и в деревнях, и в городах. Обычно пишут так: «Если во сне видишь недоброе, то наклей эту бумажку на южной стене. Солнце осветит ее, и зловещее станет добрым». Возчик, соболезнуя мне, сокрушается, что мы далеко от его деревни, где живет старик-снотолкователь, знающий особую сонную траву, помогающую растолковать любой сон. «Эта трава прячется днем и растет ночью, найти ее очень трудно», — убежденно говорит Чжэн.

Мания снотолкований всегда свирепствовала в Китае, где имелся даже специальный придворный чин — «чиновник сна». Под словом сон в словарях не менее полусотни статей! А что делается в больших (в тысячу томов) энциклопедиях, и представить трудно! Энциклопедия снов в Китае — целая литература.

В огромнейшей литературе по истории Китая сны тоже играют роль немалую, мирно уживаясь с научно достоверными данными.

Конфуций придавал большое значение снам. «Дело к старости: давно я уже не видел во сне Чжоу-гуна» (образца и героя деятельности Конфуция). Чжуан-цзы видел сон, что он стал бабочкой. Летал да летал — бабочка и только. Проснулся и не знал: он ли видел во сне бабочку или бабочка видела во сне его, Чжуан-цзы. Что касается биографий знаменитых литераторов и поэтов, то редкая из них обходится без пророческого сна, часто весьма образного. Так, древний литератор Ма Жун видел сон: он в лесу нашел дерево с пышными, яркими, как лучшая парча, цветами. Взял и съел несколько штук. Проснулся — почувствовал себя знатоком всей древней поэзии!

Знаменитый поэт Ли Бо видел в молодости пророческий сон: от его кисти распускались цветы.

Ни один роман не обходился без снов. Повести Ляо Чжая очень часто связаны с ними и с их вариантом — наваждением.

И в китайском быту некоторые выражения — намек на известные из литературы или истории сны. Так, формула вежливого поздравления с рождением сына: «С радостным событием медведя во сне!» — это намек на «Книгу песен» («Шицзин»), где говорится о женщине, видевшей во сне медведя и родившей желанного мальчика. Или другая формула того же поздравления: «С орхидеей Вас!» — намек на древнюю историю, которая рассказывает, что одна наложница родила сына-князя после того, как ей приснился ее предок, подаривший ей орхидею.

Так и не выяснив с Чжэном, что означали мои кошмары, подъезжаем к деревушке и останавливаемся в гостинице под названием «Пещера», полностью оправдывающей таковое.

Иду бродить по деревне. Кругом — хорошая, мирная толпа. Видя, что я списываю объявления, снимают и дарят мне.

13 сентября. Выезжаем еще в полутьме. Дорога ровная, мулы идут крупным шагом. Проезжаем через Саньюаньсянь — торговый центр, и затем долго едем по стране, усеянной памятниками и башнями фыншуя. Прямо в поле вижу развалины храма чэнхуана. В них живут: сушится белье, маленький мальчуган выбегает посмотреть на нас.

Кругом поля, поля. Мулы идут шагом, монотонный ритм убаюкивает. Возчик напевает. Поддавшись настроению, и я затягиваю «Вот мчится тройка удалая». Чжэн, притихнув, слушает, потом, не сдержавшись, взрывается смехом. Мул вздрагивает и прибавляет шаг. Китайцы точно так же отказываются воспринимать наше пение, как мы их. Мне довелось быть в Пекинской опере с одним знакомым европейцем. Он не выдержал «мучений» и ушел, назвав всю оперу «кошачьим концертом». На этот «комплимент» китайцы отвечают вполне аналогичным, называя европейскую манеру пения «коровьим ревом» и «рычаньем тигра». Уезжая из Пекина, я устроил прощальный обед моим сяньшэнам (учителям). Атмосфера была самая дружеская, без всяких церемоний. Вино способствовало оживлению, и вот началось пение. Сначала пели мои гости, потом и меня попросили что-нибудь исполнить. Я никогда не отличался ни голосом, ни слухом, но, поскольку здесь не было никого, кто мог быть судьей моему исполнению, я постарался добросовестно воспроизвести «Любви все возрасты покорны»... Китайцы вообще очень выдержанный народ, и по лицу китайца нелегко угадать, какое производишь впечатление. Но тут был эффект поразительный: мои слушатели чуть не попадали под стол, лица их были красны, и, задыхаясь, они только и могли выговорить «тигр, бык»...

Останавливаемся в деревушке Ваятоу. Пока варятся рис и кура, я успеваю побродить по улицам. Захожу в лавку «Рыб, зуба и пчел», т. е. изделий из рыб, меда и костей, сиречь — аптекарских товаров. Словоохотливый продавец объясняет мне названия и применение разных лечебных трав, древесных грибов и всяких снадобий. Китайская медицина, если не считать, конечно, безграмотных врачей и жуликов, — преинтересная область исследования. Огромная китайская литература по медицине недаром уже триста лет привлекает внимание европейских врачей-естествоиспытателей.

На стене в аптечной лавке висит рассуждение о вреде бинтования ног, изложенное с немалой силой. Такие филиппики против бинтования появились в большом числе в конце XIX в. Прославились страстные воззвания известного публициста Лян Ци-чао и многих других. Но и задолго до этого передовые люди Китая боролись с этой ужасной модой, ставшей настоящим фетишизмом. Руководитель тайпинского движения Хун Сю-цюань был также борцом против этого зла. Фольклор полон песнями-жалобами девочек, лишенных детства, женщин, для которых эти маленькие ноги — капкан, окончательно закрывающий им путь из домашнего плена. Но ни оды, ни жалобы, ни воззвания, ни императорские указы не могут совладать с этой бушующей стихией, и я повсюду вижу одну и ту же ужасную, но уже привычную картину: