Саперы - Артем Владимирович Драбкин

были заметно увереннее и наглее. Не могу припомнить, чтобы мы что-то перенимали у них, просто сами нарабатывали опыт.

С заградотрядами вам доводилось сталкиваться?

Нет. Мы знали, что есть такой жесткий приказ, но ни разу не пришлось. И я не верю, чтобы кто-то мог стрелять сзади по своим. И с «штрафниками» сталкиваться мне не приходилось. Но я могу, например, такой эпизод рассказать, который я лично видел. Когда 8-я армия беспорядочно отходила из Эстонии, то для того, чтобы остановить солдат, привезли женщин. Они были разного возраста, в фуфайках, с винтовками, но без патронов. И эти женщины сделали буквально чудо, причем они не угрожали, а просто стыдили солдат, говорили с ними по-женски, по-матерински, шутили. И никто из солдат от них не посмел отмахнуться.

Наградной темы коснемся?

В начале войны почти совсем не награждали. У нас в полку был только один Герой Советского Союза. Пулеметчик, кажется, рязанский парень. Они оказались в окружении, а когда к ним пробились, то вокруг него было очень много немецких трупов… А самая дорогая награда для меня — медаль «За оборону Ленинграда». Все-таки почти два года воевал там в тяжелейших условиях. Это под конец войны стали награждать щедро, и то многое зависело от активности начальства. В штабах, конечно, себя не забывали, но и явной несправедливости я не помню. Хотя, например, за форсирование Днепра обещали меня наградить, но это так и осталось пустыми разговорами. Было обидно.

Были у вас друзья на фронте?

Самые близкие друзья у меня были с училища, но к весне 1942 из них почти никого не осталось… Леша Лычев, ленинградец, очень начитанный и эрудированный. За три года училища 90 дней пробыл на гауптвахте, и если бы не высокопоставленные родители, то его, конечно, отчислили бы. Но все равно хорошо окончил училище и был у меня отличным заместителем роты. Погиб зимой 1941-го под Ладогой… А когда у меня на глазах умирал Масюков, я плакал… Нас, 12 саперов, послали уничтожить ДОТ, а вернулось только пятеро… Кишки вываливались наружу, говорить он уже не мог, только смотрел на меня… А тот ДОТ мы так и не уничтожили.

Случаи трусости вам довелось наблюдать?

Почти нет. Когда под Ленинградом стояли, прислали нам двух лейтенантов с Кировского завода. К ленинградцам, рабочим, тем более с Кировского завода, очень уважительно относились. Но эти оказались такими трусами, что мы не знали, как от них быстрее отделаться. Держались они вместе, постоянно о чем-то шушукались. На них не было никакой надежды, приходилось их заместителям дублировать задачу. Вскоре одного из них арестовали за то, что он умышленно нанес себе страшный ожог, и больше мы его не видели. А второго, чтобы избавиться от него, мы… отправили на курсы повышения квалификации. И что вы думаете, вернулся к нам через шесть месяцев старшим лейтенантом. Но он не изменился и все равно погиб. Считаю, что труса смерть все равно настигнет…

Со снайперами вам доводилось сталкиваться?

В обороне под Ленинградом их было очень много, и они очень досаждали. Старались «выбивать» командиров и расчеты орудий. Было много «кукушек», причем многих из них приковывали цепями. Некоторые не стреляли, и их брали в плен, а некоторые отстреливались до последнего… С нашей стороны были «охотники за кукушками», причем были и девушки-снайперы. Они своим присутствием очень поднимали настроение солдатам.

Вообще женщинам на фронте было очень тяжело. Что доводилось видеть и испытывать санинструкторам… Хотя про них и ходили всякие анекдоты, но я презирал таких рассказчиков.

Почему Вас демобилизовали из армии в 1944-м?

Я потом узнал, что еще когда отбирали офицеров-молдаван для румынской дивизии, то одновременно велся отбор и офицеров специалистов в с/х, и меня ошибочно занесли в этот список. После боев за Дебрецен мне сообщили, что у меня новое назначение. Мне нравилось служить, я любил инженерное дело, у меня хорошо получалось. И поэтому когда меня, не спрашивая моего мнения, уволили в запас и направили в распоряжение ЦК КП Молдавии, я был очень огорчен и разочарован. А нашу дивизию, хоть она и отличилась в боях, расформировали, а людей передали различным румынским частям. К тому времени из 150 офицеров-молдаван оставалось в строю 50 человек.

Как вы узнали о победе?

Я был на партийной работе, нас вызвали в райком в Тирасполе, сообщили, и мы разъехались по селам проводить митинги. А через пару дней уже начали встречать первых демобилизованных солдат, и мне довелось встречать отца. Из нашего села 494 человека не вернулись с фронта…

Часто вспоминаете войну, снилась она вам?

Сны мне стали сниться только в последнее время. А чаще всего вспоминаю, конечно, выход из окружения под Синявином…

Еще что хотел бы добавить. Когда я начал работать в Молдавии, то мне довелось организовать работу по разминированию нашего района. Обучили молодежь, в основном это были девушки 16–17 лет. И к весне 1945-го полностью закончили работы по разминированию, но некоторые из минеров погибли… Мне очень обидно до сих пор, что за этот опаснейший и тяжелейший труд никого из этих молодых минеров никак не отметили и не наградили.

Интервью и литературная обработка: Чобану Н.

Бин Натан Соломонович

Родился 25 ноября 1924 года в Кицманском районе Черновицкой области. В то время Северная Буковина входила в состав Румынии. Мой отец учился на механика в Чехии, после учебы работал в селе Южинец, где сам построил водяную мельницу, а в начале двадцатых годов семья перебралась в местечко Кицмань.

В Первую мировую войну отца призвали в австро-венгерскую армию, в одном из боев он попал в русский плен и вернулся из России домой только в 1918 году.

Н. С. Бин, фронтовая фотография

Отец работал механиком на мельнице, был образованным человеком, при этом оставался религиозным и имел твердые сионистские убеждения, мечтал получить «британский сертификат», позволявший уехать в Палестину. Но эмиграционная квота, выделенная британскими властями на въезд в Палестину, была небольшой, и оставалось только ждать, когда нам выпадет удача. Кроме меня в семье росли младшие брат и сестра.

Кицмань находился рядом с польской границей, и я помню, как в начале тридцатых годов в местечке закрыли гимназию, и в ее здании разместилась пограничная комендатура.

Я рано попал под влияние коммунистической пропаганды, и в возрасте 13 лет уже вступил в подпольный комсомол Румынии, но со временем увлекся сионистскими идеями.

В