В разные годы. Внешнеполитические очерки - Анатолий Леонидович Адамишин

было бы повернуть ее назад. У нас, по существу, была проведена не столько демократизация, сколько либерализация, а ее плоды отобрать значительно легче.

Как и в экономике, Горбачев не пошел против «своих» парторганов, чье сопротивление нарастало по мере того, как от них уходила власть. Поздно понял, что не очень они свои.

Отмечу здесь: ни одно государственное устройство из созданных на Земле не может претендовать на совершенное. Речь может пойти о более или менее эффективном. Думаю, что семидесятилетнее послевоенное развитие на первые места выдвинуло страны, управляемые в тех или иных коалициях социал-демократами. Прежде всего, это скандинавы. Но и в ФРГ канцлеры – социал-демократы (Брандт, Шмидт, Шрёдер) оставили после себя хорошую память. В России, однако, социал-демократическая тенденция практически неразвита. Это одна из наших структурных бед. Приведу слова Шеварднадзе, сказанные мне в марте 1991 г.: «Не дал Горбачев образовать оппозиционную партию, вторую КПСС, когда люди нам верили, не дал отделиться от консерваторов, это была главнейшая ошибка».

Выезд из страны. Это была первая из ключевых проблем, за которую мы взялись. Мы – это горстка единомышленников в различных ведомствах, включая КГБ и отделы ЦК, прежде всего, Международный. Не могу не вспомнить таких единомышленников в аппарате ЦК, как Андрей Грачев и Александр Горковлюк.

Заглавная роль оставалась за МИДом. Та же тема стала первым предметом советско-американского гуманитарного диалога, начавшегося весной 1987 г. То есть тогда, когда наша собственная работа была уже в разгаре. Также и в этом случае главным посылом была внутренняя потребность, а не чьи-либо настояния.

Нам казалось, что с учетом настроений наверху, да и просто здравого смысла дело быстро пойдет на лад. Ничего подобного. Попытки закрепить в законодательном порядке возможность выехать из страны встретили сопротивление значительной части аппарата, включая руководящую. Номенклатура не хотела и слышать о сломе многолетней практики, когда для выезда из СССР даже на короткий срок требуются многочисленные характеристики, разрешения КГБ и партийных органов, собеседования, инструкции. Мощный и унизительный был инструмент воздействия на людей.

Бессмертный Высоцкий: «Перед выездом в загранку заполняешь кучу бланков – это еще не беда. Но в составе делегаций с вами едет личность в штатском, завсегда». Или об инструкторе, наставляющем перед загранпоездкой: «Он мне дал прочесть брошюру, как наказ, чтоб не вздумал жить там сдуру, как у нас».

На стороне старорежимников была также давняя традиция: Россия оставалась закрытой страной задолго до октября 1917 г. В середине XIX в. о выезде надо было просить царя. Разрешая это немногочисленным подданным, Николай I требовал за иностранный паспорт на полгода 500 рублей. (Корова тогда стоила несколько рублей.)

Эмиграция в 1920-х годах касалась более всего интеллигенции и была во многом вынужденной. В 1930 г. «окно в Европу» окончательно захлопнулось. Даю слово еще одному классику, Венедикту Ерофееву: «Окно в Европу было открыто Петром в 1703 году и 214 лет не закрывалось»[91]. Первые щелки появились только со смертью Сталина и касались почти исключительно евреев. После Шестидневной войны 1967 г. и разрыва дипотношений с Израилем закрылись и они. В хрущевско-брежневские времена эмиграция слегка увеличилась, в среднем в год выезжало 15 тысяч лиц еврейской национальности. В последние четыре года перед перестройкой цифры резко пошли вниз: от 21 тысячи в 1980 г. до 896 человек в 1984-м.

Начали мы путь на Голгофу с бумаги министру:

1. Люди, которые хотят уехать из страны, вправе сделать это. Речь идет не только об императиве морального порядка, но и об юридическом обязательстве по статье 12 Пакта о гражданских и политических правах, ратифицированного Советским Союзом еще в 1976 г.

2. Измененные в перестройку правила несколько расширяют возможности поездок граждан, но все еще не соответствуют Пакту. Выезд регулируется не законом, его просто не существует, а так называемыми «подзаконными актами». В лучшем случае это решения ЦК, в худшем – ведомственные инструкции, по большей части секретные. (К концу брежневского периода насчитывалось 600 тысяч нормативных актов в различных областях, заменяющих закон. Понятно, какие просторы открывались для произвола. Скажем, родителям давалась возможность не разрешать эмиграцию своим детям, даже если они были взрослыми людьми, обзаведшимися собственным потомством.)

3. Требуется закон, единый для всех советских граждан вне зависимости от национальности.

4. На данном этапе следует, не теряя времени, разработать указ Верховного Совета о въезде и выезде. Он должен четко обговаривать ограничения на эмиграцию, предусмотренные Пактом (государственная безопасность, общественный порядок, охрана здоровья и т.п.). Затем предстоит трансформировать указ в полноценный закон.

5. Наряду с этим предлагается, не дожидаясь указа, снять ограничения с кратковременных выездов за границу по линии туризма, бизнеса, профессиональных и личных контактов.

6. Также немедленно следует образовать комиссию Верховного Совета для рассмотрения отказов на просьбы о выезде за рубеж.

Шеварднадзе не надо было долго убеждать, но вот на Политбюро в апреле 1987 г. предложения МИДа были встречены прохладно. Разрешил ситуацию, как обычно, Горбачев: «Пусть люди ездят так, как это принято во всем мире». Но до этого было еще далеко. Через несколько месяцев проблему эмиграции вновь рассмотрели на Политбюро. Констатировали, что четверть из уехавших за последнее время – пенсионеры, причем покидали страну главным образом немцы, евреи, армяне.

Согласовывать новые правовые нормы требовалось с большим количеством ведомств. И практически везде мы встречали жесткое сопротивление. Довод был один: государство не должно выпускать из своих рук контроль в столь чувствительной сфере. С какой стати советский гражданин может сам решать, ехать ему или не ехать? Нельзя ломать порядок, который десятилетиями защищал интересы государства. Начнется утечка мозгов, государственных секретов. Наконец, это влетит в копеечку, ибо рубль не конвертируем, и государство должно будет тратить на отъезжающих ценную валюту. Пугали нелепыми последствиями: чтобы удовлетворить просьбы эмигрантов, «Аэрофлот» должен будет закупить несколько сот самолетов, а Минтранс – тысячу новых вагонов.

Тяжело давалась проблема секретности. Это была реальная проблема, но каждое ведомство решало ее по-своему, принимая собственные закрытые инструкции. В итоге людям иногда не разрешали выезд за границу спустя десятилетия после того, как они оставили режимную работу. Предстояло ввести единые правовые нормы, с которыми требовалось заблаговременно знакомить работников.

У некоторых наших оппонентов забота об интересах страны, как они их понимали, была подлинной. У других – скрывала опасения, что без работы останется масса людей, чья единственная обязанность была давать или не давать разрешения. Третьи сознательно отдавали предпочтение власти чиновника перед властью закона.

Особенно трудно шло продвижение бумаг через такие отделы ЦК, как административных органов – по всем гуманитарным вопросам и оборонной промышленности –