Бойся мяу - Матвей Юджиновский

когда, вообще-то, мы собираемся домой?» Нужна была мама.

В зале Оля и Лариса аккуратными и точными движениями красили ногти. Ветерок, задувавший в распахнутые окна, махнул в лицо запахом лака. Женя свернул на кухню и в дверях столкнулся с Катькой. Она замерла на высоком пороге со стаканом в руке. Женьку пришлось смотреть вверх:

– Маму не видела?

– Кажется, пошла за горохом, – сестра шагнула вниз. Пальцы, сжимавшие стакан, передразнивали цветом ногтей вишневый компот в нем.

– Куда?

– В амбар, помнишь? – Катя отхлебнула компот и облизнулась.

– А, понял.

Они уже было разошлись, но Женек, в свою очередь забравшись на порог, обронил:

– Может, тоже сходим, поныряем? – и улыбнулся как-то опасливо.

– Не говори ерунду, – скривила губы Катька. Опасения оправдались.

– Да не сейчас, потом, после мамы…

Но она лишь махнула рукой.

Маму он нашел на крыльце, которое оказалось осажденным курочками. Все потому, что мама держала в руках тарелку с горохом. Она забавно их отчитывала, притоптывая ногой, пока не заметила сыночка.

– Гляди, какие глазастые, – кивнула она ему на кудахчущую банду.

– Мам, когда мы поедем домой?

Ее веселая улыбка угасла. Вместо нее спустя секунды появилась добрая, успокаивающая.

– Скоро. Еще дней пять, может. Послезавтра вот юбилей у дяди Васи, а потом уже, наверно…

Женек не сдержал вздоха.

– Ну а чего ты? Устал? – мама потрепала его по волосам. – А ты подумай, где ты в городе сможешь яблоками покидаться или…

– Да не бросал я, – сбежал он из-под ее ладони.

– Или дождь наколдовать, а?

Она засмеялась и похлопала по спине, мол, беги, куда собирался. И направилась в дом.

Едва вышел на поле за хлевом, к нему обернулся дядя Юра. Он уже прошел несколько метров между рядами картошки, но, заметив племянника, вернулся обратно.

– Туда? – спросил, мотнув головой в сторону дальнего края поля, оврага и осин. Руки его были заняты ведрами, полными сорняков.

– Да, – осторожно кивнул Женя.

С его «криминальным прошлым» следовало, конечно, держаться подальше от сада. Однако Юре-Великану было совсем не до этого: он вывалил сорняки из ведер в стоящую тут же тачку, подошел ближе, пригнулся, положив мощную кисть ему на плечо.

– Есть для тебя задание, пострел, – сказал сурово, рука его была в земле, как и мокрый от пота лоб. – Возьми тачку, отвези к оврагу и скинь туда сорняки, раз уж тебе по пути. Осилишь?

Хоть дядя и опустился, Женька все равно смотрел вверх.

– Так точно, – ответил твердо, но без задора – настроение не дотягивало.

Дядя Юра кивнул, снял руку с плеча и протянул:

– Республика тебя не забудет.

Женек всунул ладошку в его шершавую лапищу, на миг обернувшуюся в тиски, затем подхватил за ручки тачку.

– Служу Галактической Империи, – брякнул и покатил ее между грядками.

Это оказалось не так просто. Дорожка вилась узкая и неровная, колесо подскакивало и петляло, угрожая наехать на картошку. Тачка кренилась в неумелых руках, ногам не хватало место, и Женя едва не терял равновесие. На полпути его остановила бабушка:

– Тпру, конек-горбунок, осади-ка, – она пошарила между грядками, – Выручай, жеребенок, – и вывалила в тачку друг за другом еще два ведра сорняков.

Тачку повело, Женек кое-как удержал.

– Я уже не ребенок, бабуль, – процедил, с трудом сдвинув ношу. – У меня и молочных зубов больше нет.

– А ручки-то молочные, – хихикнула она в спину.

Эти самые руки ныли, толкая отяжелевшую тачку и стараясь при этом держать прямо. Ноги уже не беспокоились о том, чтобы не затоптать грядки. Женя вспотел и задыхался от удушающих запахов сорных мертвецов, трясущихся под носом. И снова злился, что он здесь, а не на любимом пыльно-травчатом прямоугольнике с парой воображаемых ворот по краям.

Наконец он подвез тачку к краю оврага. Едва накренил, как она опрокинулась. Огромная зеленая куча посыпалась по склону, а следом, выскользнув из рук, полетела и тачка. Женька лишь всплеснул руками. На счастье, сползла она лишь на метра полтора.

Женек оглянулся назад: бабушка была занята работой, дядя Юра-Великан у другого края не маячил. Посмотрел на Почтовую Осину. Она и ее сестры – а может, братья, – отсекли тот мир, накрыв Женю умиротворяющим и – как подумалось вдруг – вечным шелестом. Он полез вниз, мимо тачки – заберет ее на обратном пути.

Но, вскарабкавшись к Почтовой Осине, в тайник не полез.

А если там снова нет ответа? И больше не будет, ведь он уезжает. Почему-то в нем все еще сидело то, что не сегодня, так завтра все закончится, его здесь больше не будет. Нужно дать еще время, подумалось ему, чуточку времени и себе, и тайнику. Он свернул и пошел по тропе между осин.

Шелест укрыл его от прочих звуков. Он был лишь рад – совсем не хотелось вздрагивать от любого щелчка и шороха. Забор ограждал его от безумного сторожа. А банда… Ну, не могут же они каждый день его здесь караулить?

Очень скоро Женя перестал о них думать. Огибал одно дерево-великан за другим, проводил ладонью по их шершавой коже. Он не мог избавиться от обиды.

Почему именно он должен извиняться? Нет, он знал, конечно, что есть, за что просить прощение, но почему… Почему все не пройдет само, почему они уже не помириться наконец?

Вспомнил, как классно и весело было здесь гулять с Русей. В ответ на ее признание в любви к поездкам на двухколесном Везунчике он поделился своей страстью к футболу. Сошлись они на мечте запускать целый день воздушного змея, ширококрылого, длиннохвостого и обязательно с красивым именем. Маруся рассказала о любимых книгах – «Алиса в Стране чудес», «Тим Талер, или проданный смех», «Двадцать тысяч лье под водой». Женек тогда замялся, пробормотав, что больше любит кино. И даже назвал своих фаворитов – «Назад в будущее», «Джуманджи», «Останься со мной». А еще похвастался папкой, в которую дома собирал вырезки из газет, посвященные футболу и его любимому клубу «Реалу».

Как-то, прощаясь, она пообещала рассказать ему о Изумрудном океане, Радужном солнце, если и он ответит тем же. Теперь он мог поведать ей историю о Нэе и Нэоне или – сообразил вдруг – рассказать, как они призвали дождь. Но случится ли это?

От этих мыслей и фантазий тело, казалось, стало невесомым. Земля под ногами не ощущалась, он словно пружинил на кончиках трав. Тихий хор гигантов звал ввысь. Одно усилие – и он оторвался бы от земли и, возможно, не стал бы даже хвататься за корни. Взбежал бы до самых глубин мерцающей листвы. Если нырять, то нырять с головой.

Но