Бойся мяу - Матвей Юджиновский

колея уходила вниз, или срывалось с этой тоненькой полоски, если колея вздымалась. В любом случае, подпрыгивая испуганно на кочках, Женек рано или поздно терял равновесие и слетал на землю, не всегда удерживая велосипед. Расслабиться он, конечно, не мог и только злился. На площадке все было хорошо, и он уже решил, что все в этой двухколесной езде легко и просто.

– Пошли пешком, не мучайся, – не выдержала Маруся, когда он вновь оказался на ногах, проехав от силы метров тридцать. – Там скоро плиты начнутся, по ним уже можно попробовать.

Женя вздохнул. Хотелось выругаться на дорогу, кочки и велик, но это быстро прошло, как только мелькнуло в голове, что капризничать это для размазни и плаксы.

– Хорошо, – буркнул лишь и, толкая велосипед, быстрым шагом поспешил к ней.

Некоторое время шли молча. Тихо шуршали шины и дребезжали на кочках тела двухколесых питомцев. Изредка чиркали о землю подошвы двуногих всадников. Раза два Везунчик звонко тренькал и рвался, казалось, на дыбы. Женя почти не отрывал глаз от дороги, следя за непослушным колесом. Руся поглядывала на облака и напевала под нос.

«Ванечка-а-а… просил спать у нянечки… Ванечка-а-а…»

– А у нас дедушка в чулане, – вырвалось вдруг у Женька.

– Спит? – обронила она, не опуская головы от неба.

– Живет, – ответил он, уже жалея, что проговорился.

Руся посмотрела на него, нахмурившись:

– Зачем?

– От бабушки прячется.

– Серьезно?

– Ну, да, – Женька усиленно закивал, так, что лицо у Руси разгладилось, и забрезжила улыбка.

– И почему? – спросила уже не так серьезно.

– Он однажды притворился, что пальто. Так бабушка его случайно повесила в чулан. Вот и приходится теперь там пылиться.

– Ну и ну, – покачала она головой, дразня кудряшками. – А мой папа… в аквариуме.

– Живет? – подыграл Женя.

– Нет, – протянула она. – Родился.

– Реально?

Она закивала, подражая ему. И даже Везунчик звякнул, подтверждая.

– Но как? Почему? – Женек зажегся, всей натурой жаждал поверить.

– Его мама, моя бабушка, была актрисой в бродячем цирке. Она выступала с водным шоу, танцевала, выполняла гимнастические трюки в большом кубическом аквариуме, ну, как сейчас показывают синхронистки. Бывало, играла роль пойманной русалки, – Маруся мило хихикнула. – И вот однажды русалка родила мальчика. Номер назывался «Рождение человека-амфибии» и был показан только раз.

– Вау, прикольно, – остался доволен Женя.

– Да. Папа, кстати, плавает шикарно, обожает дождь, а пойманных на рыбалке рыб отпускает обратно, – добавила она, выставив указательный палец вверх. – Дружит с водой, одним словом.

– А я никогда не был на рыбалке.

– Во-о-т, – протянула она довольно. – Со мной поведешься – и до удочек дело дойдет.

Они дружно рассмеялись. За спинами вдруг посигналили. И им пришлось пропустить натужно кряхтящий салатовый «Москвич». Несколько минут шли молча, стараясь не дышать поднявшейся пылью. Когда ветер согнал ее, вдали показались плиты.

– А твой папа тоже кудрявый? – спросил Женя, поглядывая на ее завитушки.

– Папа? Нет, – усмехнулась она. – Овечка я в маму. Папа лысый. Почти. Зато у него улыбка как у Чеширского кота. Это из «Алисы», я принесу как-нибудь книгу.

– Ты совсем не овечка, – отозвался он после короткой паузы, – ты… знаешь, на кого похожа?

– И на кого же? – улыбнулась она лукаво, а затем грозно произнесла. – Только не говори – Мальвина.

Женек помотал головой:

– Ты – Мили из «Дикого ангела».

– Да?! – обрадовалась Руся. – Наташенька Орейро?

– Ага.

– Спасибо, – произнесла она коротко, неожиданно застеснявшись. Щеки залились краской, и ей вдруг стал очень интересен звоночек Везунчика.

Женя же побежал взглядом по дороге. Уже сейчас видно было, как она поворачивает, выложенная плитами, а дальше конец ее терялся. Там та самая условная остановка, начало асфальта, откуда их забирал автобус. Внезапно он не нашел в себе столь сильного еще утром желания вернуться домой, в город. Не было и намека. Он хотел быть здесь, счастлив быть здесь. Если бы его сейчас забрали, схватили бы и привязали к сидению в отъезжающем автобусе, его сердце – ему так казалось, и это было страшно, – не выдержало бы. Он понял неоспоримо ясно, что написал в письме правду – Руся ему действительно нравилась, быть с ней это… счастье. Ну, просто нет другого хоть на йоту более подходящего слова.

Маруся снова разглядывала бескрайнее небо, вмещающее бесчисленные, неповторимые, далеко-близкие облака. Вспомнив про письмо, Женек на секунду испугался – какое же в итоге она прочитала? Но тут же расслабился: а есть ли разница, главное – он может вновь с ней дружить, разговаривать, смеяться и не сводить с нее глаз. Она смотрела на облако, плывущее над ним. Он смотрел на нее. Синяя птица на ее повязке парила, помахивая крыльями. Казалось, она летит там, наверху в небе, которое не уместить на лоскуте ткани, а это лишь отражение, какое бывает в зрачке смотрящего.

– Мне нравятся твои повязки, – сорвалось у него, – необычные.

Она опустила взгляд на него, на миг в нем мелькнула тревога.

– Спасибо.

– Прикольно, они каждый раз новые, но откуда…

– Я шью их сама, – опередила его Руся. – Мне нравится вышивать.

– У тебя классно получается… Красиво.

Она кивнула со скромной улыбкой:

– Это еще и очень интересно. Вышивая, я как будто вкладываю туда свое настроение, мысли, мечты, какие хотелось бы получить в тот день, когда надену именно эту повязку.

– Просто магия, – отозвался Женя.

Руся лишь пожала плечами.

Он колебался, боясь все испортить, и уже, казалось, отказался от глупого любопытства, но все-таки спросил:

– Ты покажешь мне? – и поспешно добавил: – Я не испугаюсь, обещаю.

– А там нечему пугать… – Она поднялась с Везунчиком на бетонную плиту. – Я не прячу глаз от мира, я прячу мир от глаза. Поехали, прыгай в седло!

Задорно тренькая звоночком, Руся помчалась, преодолевая плиту за плитой. Ждать его она не собиралась, понял Женек. И это неожиданно совсем не расстроило. Наоборот, воодушевило на подвиги и геройства. Вызов принят!

«Школьник» слушался на шероховатой тверди плит: они были шире колеи и не ходили волнами. Но от дороги Женька глаза не отрывал. Он слышал Марусю, и этого было достаточно. Жал на педали уверенно, ощущая наконец, как вонзается в воздух, и тот ласкает кожу и ныряет в волосы. Сердце замирало, лишь когда велосипед потряхивало на не слишком плотных стыках плит. Колесо в эти щели угодить не могло, и все равно в такие мгновения казалось, будто он перепрыгивает на велике с крыши на крышу. В какой-то момент новая плита не появилась, Женек слетел на землю и прокатился, в панике виляя змейкой, еще несколько метров. А когда выровнял руль, сообразил – вот он и на асфальте.

– Приехали, – Руся указала