Ничего святого - Степан Алексеевич Суздальцев

class="p1">Горцы догнали нас. Я понимал, что флаг на моей спине выглядит, по меньшей мере, раздражительно, однако убирать его не собирался.

– Эй! – обратились они, поравнявшись с нами.

– Что? – ответил Шрек, который был самым крупным из нас.

Он был в своей косухе, сплошь украшенной клёпками и шипами, в гриндарсах, обвешан цепями, а на голове у него была кепка Harley-Davidson, из которой, словно рога, торчали два шипа.

– Ты кто такой? – спросил один из незнакомцев, судя по всему, лидер этой компании.

На вид ему было года двадцать два – двадцать три. Как, собственно, и всем остальным. Я стремительно пересчитал их: перед нами стояли восемь крепких и уже взрослых ребят.

– Я Юра, – с очаровательной улыбкой обольстителя произнёс Шрек.

В следующую секунду горный вождь лёгким движением ладони сбил с него кепку. Шрек нагнулся, чтобы её поднять, а его собеседник уже поменял стойку, чтобы ударить моего друга левой ногой, когда я положил руку ему на плечо.

– Слышь, – произнёс я, чуть более вежливо, чем собирался. – Ты что делаешь?

В целом, его замысел был мне понятен. Но я отчего-то не успел придумать иного вопроса, а просто так заговорить с незнакомым человеком мне не позволяло воспитание.

Горец повернулся ко мне и злобным голосом прорычал:

– Я не с тобой разговариваю.

И действительно, перебивать людей и встревать в их беседу крайне невежливо, – мне всегда об этом говорила бабушка. И мне бы очень хотелось в тот момент проявить себя вежливым человеком и извиниться за свою бестактность. Однако мои убеждения немного расходились с таким подходом, и потому я ответил:

– А мне насрать, – это мой друг!

Как известно всякому из нас: друзья наших друзей – наши друзья. Увы, Шрек не был другом моего собеседника. Думаю, именно по этой причине в следующую секунду он совершил резкое движение, я почувствовал резкое движение, а потом от скулы по лицу начала расходиться тупая боль.

– Ребят! Да вы чего?! – закричал Женя. – Вы что делаете?

– Иди на хуй отсюда, – порекомендовал ему кто-то из компании моего нового приятеля.

Другой толкнул Димку, а третий ударил Гибрида в челюсть. Пока я наблюдал это, мой нос, который я, совершенно очевидно, засунул совсем не туда, оказался в преступной близости от кулака предводителя горных налётчиков. Они – мой нос и его кулак – поспорили в несокрушимости, примерно как пасхальные яйца. Неприятный хруст стал сигналом к тому, что я потерпел фиаско.

– Ребята! Хватит! – не унимался Женя. – Зелем! – обратился он к моему собеседнику. – Перестань!

– Иди на хуй, Женя, – ответил тот, кого назвали Зелем. – Иначе сам сейчас получишь пизды.

Я надеялся, что последние его слова – метафора, поскольку, если в его власти было дать моему однокласснику то, что он обещал, это был бы позор: меня разукрасила не просто женщина, но самая уродливая женщина, которую я когда-либо видел.

Женя, судя по всему, тоже рассудил, что это была метафора, и потому начал медленно отходить назад, как отступают от разъярённых кавказских овчарок или от королевы Елизаветы (тогда закон, запрещающий поворачиваться к британскому монарху спиной, был ещё в силе).

Жениному примеру последовали и остальные: следуя в кильватере моего одноклассника, мои друзья спешно ретировались. И только Илюха, в арьергарде этого отступления кричал:

– Пацаны! Вы куда! Вы что делаете?

Дальше наблюдать эту картину я мог только краем глаза, поскольку Зелем жаждал внимания.

– Ты что, охуел? – вежливо поинтересовался он.

– Да в общем, нет,

– Ты, блядь, кто такой, чтобы так выёбываться?

– А никто и не выёбывается. – констатировал я, хоть мне и казалось, что это было отчасти неправдой.

– Ты, сука, откуда здесь такой появился?

Пока мы с горным вождём разговаривали, его стая окружала меня со всех сторон: я был словно агнец на алтаре ритуала обозначения границ и территориальной целостности Полгорышного района.

– Да я, вообще-то, здесь живу, – я указал в сторону дома, где жил, и увидел, как Илюха, размахивая руками, что-то пытается объяснить всем остальным.

– Да вы что, охуели? – донеслись до меня его слова. Они были сказаны достаточно громко, чтобы все остальные тоже посмотрели в ту сторону: мои друзья уходили на школьную территорию, за железный забор, откуда безопаснее было наблюдать за происходящим.

Очевидно, осознав, что я имею счастье стать единственным участником пира горных козлов, Зелем продемонстрировал, как выглядит левый хук. Его примеру последовали остальные. Удары посыпались с разных сторон. С закрывался руками, но в этом не было особого смысла: мне не попадали в лицо, зато попадали в затылок, в шею, в уши и, разумеется, в корпус. Судя по тому, что мне внезапно свело левую ногу, она тоже попала под раздачу.

– Да и пошли вы! – я услышал громкий окрик Илюхи.

Не знаю, кому было направлено сие обращение, но мой друг, подобно паладину, стоящему за Град Гроба Господня, устремился в крестовый поход, против моих обидчиков.

С сожалением вынужден констатировать, что его постигла участь Фридриха Барбароссы: поход был прерван ещё до того, как крестоносцы достигли Святой земли. Часть воинства Саладина отделилась от отправления кровавого ритуала, где я был главным героем, чтобы не дать силам праведных объединиться и встать спиной к спине под гнётом неверных.

Уворачиваясь от ударов, я видел, как Илюха с открытым забралом попытался нанести первый удар одному из горцев: тот уклонился. В следующий момент другой атаковал моего соратника уверенным ударом в челюсть. После такой увертюры мой друг несколько растерялся, а третий соперник Ильи вероломно ударил его со спины – ногой в коленный сгиб. Храбрый паладин осел на колено, словно принося присягу на верность, но эта инициатива была отвержена – судя по всему, сарацины посчитали подобное поведение непозволительным: один из горцев ударил Илью под коленную чашечку другой ноги, а другой почти в тот же момент нанёс ещё один удар в челюсть.

Мой друг упал, я развернулся в его сторону, чтобы помочь ему, но меня в этот момент сдерживали пять человек, которые не хотели, чтобы я уходил так скоро. Уступив их гостеприимству, я всё-таки остался в их дружной компании, дарившей мне незабываемые впечатления.

Илюха тем временем пытался подняться, но движения шести ног сдерживали это благородное устремление в рамках собственного уровня нравственного развития. Один из моих собеседников решил познакомиться с Ильёй и отправился на помощь своим товарищам. Именно ему пришла в голову мудрая мысль: «все протесты нужно пресекать с головы» – именно эта мысль, очевидно, пришла однажды в голову Робеспьера, хоть мы и не знаем, в какой именно момент его жизни.

Познакомив свои кроссовки сперва с Илюхиной курткой, этот горец ударил моего друга подошвой в ухо – голова по инерции отлетела в землю, от которой отрикошетила, словно футбольный мяч. Футболист явно хотел закрепить свой успех, поскольку в следующую секунду носок его ноги удостоился Илюхиного поцелуя (позже я узнал, что этот момент стоил моему другу четырёх передних зубов).

Ну а оставшаяся фантастическая четвёрка продолжала одаривать меня своим вниманием.

– Ты чё! – слегка запыхавшись, произнёс Зелем. – Скинхед, что ли?

– Я? – не то, чтобы в этой очевидной ситуации я хотел сделать вид, будто помимо меня могут обращаться к кому-то ещё. – Нет!

– А хули ты тогда в гриндарах, педрила? – поинтересовался Зелем.

Я не знал, что ответить, но вопрос явно был риторическим. Уже через пару секунд Зелем продолжил:

– Ты что, крутой, думаешь, да?

Кто-то из товарищей Зелема ударил меня в затылок, и я полетел вперёд – прямо в объятия горного вождя, который немедленно оттолкнул меня. Тем не менее следы нашей близости огромным красным пятном растекались по его белой футболке.

– Ах ты гондон!!! – заорал он. – Ты мне футболку испачкал!

Разумеется, он исповедовал закон «кровь за кровь». И за кровь, которую я нанёс ему на одежду, я должен был ответить собственной кровью… Последовательность его поступков вызывала у меня большие вопросы, но мне было не очень удобно об этом сказать, и здесь дело не столько в вежливости,