Ничего святого - Степан Алексеевич Суздальцев

с той лишь разницей, что Волк Ларсен иногда удостаивал своего юнгу разговора. В остальном же у нас в квартире, как и на шхуне «Призрак», царили законы волчьей стаи, где слово вожака было законом, а понятие справедливости было сведено к торжеству сильного. Правда в этом доме измерялась тяжестью кулака хозяина и расположением его духа.

Понимая, что до возвращения Игоря остаётся совсем недолго, я счёл за лучшее свалить из дома, чтобы лишний раз не попадаться ему на глаза.

Я натянул свои рваные джинсы, застегнул на запястьях клёпаные браслеты, надел на шею жетон Punks not dead, взял торбу, где лежало всё необходимое, и во всеоружии направился в прихожую. Когда я надел говнодавы, я услышал, как на этаже открывается внешняя дверь.

«Только не Игорь!» – подумал я.

Внешняя дверь открылась.

Я устремился к глазку, чтобы проверить, не отчим ли это, но в этот момент в замочную скважину резко вошёл ключ.

Схватив свои ключи и куртку, я устремился к себе в комнату.

Когда я закрыл дверь, отчим вошёл в квартиру: наши взгляды пересеклись всего на секунду, прежде чем я закрыл свою дверь.

Игорь произнёс что-то оскорбительное, – я не услышал, что именно.

Я сел на стул, ожидая, когда он пойдёт в туалет, спальню или на кухню. Но Игорь направился в кабинет. Вылезать из своей норы, рискуя столкнуться с ним, я не решался.

Я сидел и ждал, слушая, как секундная стрелка патрулирует циферблат настенных часов, неумолимо унося с собой драгоценные мгновения моей юности.

По моим ощущениям прошло около получаса, когда я осмелился отвести взгляд от двери, чтобы взглянуть на время: всего восемь минут назад я только принял решение свалить от греха подальше. Если бы я сделал это двумя минутами ранее, я бы сейчас был на улице, полной алкашей и агрессивной шпаны – в относительной безопасности.

Я слышал какие-то копошения из кабинета, видимо, Игорь переодевался.

«Ладно, – решил я. – Сейчас он вряд ли выйдет».

С другой стороны, дверь в кабинет была открыта, – Игорь никогда не стремился переодеться за закрытой дверью, так уж он был воспитан.

Говнодавы были у меня на ногах. Я надел куртку.

«Надо валить!» – сказал я себе.

Я выскочил из своей комнаты и пулей устремился к входной двери, стараясь производить как можно меньше шума.

Тщетно – Игорь меня увидел.

– Какого хуя, блядь, ты ходишь по квартире в ботинках? – бросил он мне сравнительно вежливым тоном, в котором чувствовалось лишь возмущение и презрение, но, к счастью, не было гнева.

Мне стало стыдно.

«И правда, – сказал я себе, – какого хуя?»

– Я помою, – ответил я, хотя говнодавы были чистыми.

Игорь вышел из кабинета, я встал как вкопанный.

Я не знал, что делать: ретироваться или идти мыть пол. Судорожно взвешивая в уме варианты, я стоял в прихожей в полном смятении. Игорь покачал головой и произнеся: «Вот мудак!» – направился в сторону кухни.

Через пятнадцать секунд я уже, закрыв дверь снаружи, вызывал лифт.

Оказавшись на улице, я пошёл в сторону метро; идти было около получаса, но меня это устраивало. По дороге я набрал номер Илюхи.

– Привет, – произнёс я, когда он ответил. – Что делаешь?

– Собираюсь к Димке на вписку, – ответил он.

– Понятно, – ответил я.

– Да, Бармалей звонит, – это Илюха явно говорил не в микрофон, а затем голос вновь стал отчётливым. – Приезжай.

– Димка меня не звал, – резонно заметил я.

В трубке были помехи, – Илюха, судя по всему, передавал Димке мои слова, но слов не было слышно. Потом я услышал голос хозяина предстоящей вечеринки:

– Бармалей, здорова!

– Привет.

– У меня предки на дачу свалили. Приезжай на вписку.

– Хорошо… спасибо… а куда?

– Метро Профсоюзная, улица Вавилова, дом 47, корпус 1, квартира 79.

– Понял. Я приеду. Спасибо!

– Давай.

Я дошёл до ближайшей остановки, где сел в автобус и поехал к Димке.

Возле димкиного дома я встретил Коляна и Ленор, которые покупали ягуар, кока-колу и портвейн «Три топора».

Увидев их, я почувствовал себя неловко, потому что ребята отдавали алкоголь для компании, а у меня не было с собой денег, чтобы внести свой вклад в общее пиршество. Я даже грешным делом подумал пройти мимо них, притвориться, что не заметил, но это было бы с моей стороны низко и малодушно. Я сделал пару шагов в их направлении, когда Ленор оглянулась и увидела меня.

– Бармалей!

Воскликнула она в знак приветствия и распростёрла руки для объятий, хотя между нами было не меньше пятнадцати метров. Я почувствовал себя ещё более неловко: Саша была красива и пользовалась в панковской тусовке известной степенью уважения, тогда как я в их компании был новичок. Я был всего лишь шестнадцатилетний мальчик, получающий от сердобольного отчима пиздюлей на завтрак, обед и ужин; поверить, будто моё появление может кого-нибудь осчастливить, особенно такую крутую девушку, какой была Ленор, – мне было крайне сложно.

Мы с Коляном поздоровались стандартным панковским рукопожатием, а Ленор обняла меня и поцеловала в щёку. Для неё это ровным счётом ничего не значило, – она со всеми здоровалась подобным образом, и всё же я был преизрядно смущён таким актом внимания.

Я предложил им поучаствовать в покупке бухла.

– Правда, – признался я, – у меня всего сто сорок рублей.

– Забей, – лаконично сказал мне Колян, и мы отправились к Димке.

В компании панков у всех вечно не было денег, но при этом они относились к деньгам с пренебрежением, что любили подчёркивать при всяком удобном случае, и этот случай как раз был подходящим.

Разговор о деньгах плавно перекочевал с улицы в димкину квартиру. Ленор безапелляционно заявила, что презирает деньги.

У меня в голове возник вопрос: как можно презирать деньги, если ты их не зарабатываешь, но озвучить эту мысль мне тогда показалось невежливым.

– Деньги развращают людей, делают их меркантильными и подлыми, – продолжала Ленор. – Но главное: деньги лишают людей свободы.

– Каким же образом? – спросил Илюха, отхлёбывая портвейн прямо из горла стеклянной бутылки.

Мы все сидели на кухне и по очереди курили в открытую форточку, – это было необходимо, поскольку Димке родители курить не разрешали.

– В погоне за деньгами люди теряют не только свои лучшие годы, но и свои мечты, а стало быть, свободу, – серьёзно ответил Димка. – Вместо того, чтобы жить сегодня и быть счастливым, человек стремится заработать как можно больше, он преследует богатство, но упускает жизнь.

– Такое возможно, – согласился Илюха. – Но это не ответ на мой вопрос: как наличие денег может лишить человека свободы?

– Человек с деньгами не свободен по определению, – констатировала Ленор. – Деньги становятся не только средством, но и целью его существования. Чем больше денег человек зарабатывает, тем сильнее он стремится преумножить свой капитал, – об этом писал Карл Маркс, после упоминания Маркса я почувствовал себя бесконечно тупым и невежественным. А Саша тем временем продолжала: – В итоге человек теряет свои истинные цели и самого себя. Деньги уничтожают в человеке личность, превращая его в раба собственного кошелька.

– Это лишь в том случае, если мы говорим о слабохарактерном человеке, лишённом собственной воли, – заметил Илюха. – Но я в третий раз повторяю свой вопрос: как свобода может быть уничтожена деньгами?

– Только утратив всё, мы обретаем свободу, – многозначительно произнесла Саша.

Моё образование на тот момент не позволяло определить, сколь оригинальны были речи Ленор, но, несмотря на свою отсталость, я был искренне восхищён новаторством её идей.

Илюха моего мнения не разделял, и я с нетерпением ожидал контраргументов с его стороны, однако их не последовало, потому что вместо ответа он подошёл к Ленор, прижал её к себе, и они слились в полном страстного вожделения поцелуе, после чего отправились в ванную трахаться.

Это и была их свобода – свобода подростков, у которых не было ничего, кроме самих себя, и которые спешили распорядиться своей свободой, отдав себя ближнему в знак симпатии, протеста против общественной морали и просто от нечего делать.

Их понятие о свободе сводилось к известному тезису «No gods. No masters». Свобода панков строилась на отрицании авторитетов и принятых норм. Это была свобода разрушения, хаос, хотя мои собутыльники предпочитали именовать это