Сибирский ковчег Менделеевых - Вячеслав Юрьевич Софронов

же Катя относилась к своему увлечению несерьезно, считая, что каждый, если захочет, может нарисовать ничуть не хуже.

Зимой в хорошую погоду они всем семейством ехали кататься на санях, запряженных парой лошадей. Частенько заворачивали в именье Павлуцкой, ставшей совсем недавно Жилиной, если те там гостили. И Жилины в свою очередь регулярно наведывались к Менделеевым в Аремзяны.

Иногда вместе с ними приезжала Екатерина Непряхина, продолжавшая опекать Апполинарию. Они обычно шли вдвоем на прогулку, где подолгу о чем-то беседовали. Иногда брали с собой и Лизу, чем вызывали неодобрение и беспокойство у Марии Дмитриевны. Однажды она не выдержала и, дождавшись, когда те вернутся обратно, отозвала Екатерину Федоровну в сторону и напрямик спросила:

– Дорогая, я совсем не против того, что вы покровительствуете одной из моих дочерей. Но, поймите, как мать имею право задать вам простой вопрос: чем вызван подобный интерес именно к Апполинарии?

Непряхина ничуть не смутилась и ответила, глядя прямо ей в глаза:

– Не вижу причин для беспокойства. Вам должно быть известно, что своих детей мне бог не дал, уготовив тем самым иной путь. Вот мне и хочется подсказать вашим девочкам, как обрести душевный покой в этом мире.

– Вы не ответили, почему именно Поля, а не кто-то иной?

– Если вы говорите о Кате, то она уже вышла из того возраста, когда перед ней открыты все дороги, включая духовный подвиг. Она готова, как и вы, стать чьей-то верной женой, а потом и матерью. И это произойдет весьма скоро…

– Откуда вам это известно? – удивилась Мария Дмитриевна.

– Мне многое известно, но не об этом речь, – улыбнулась ей Непряхина. – А что касается Апполинарии, то ее сердце и душа открыты для христианской любви. В чем и хочу ей помочь. Не думайте, что мы ведем беседы о чем-то непристойном. Отнюдь. Вижу, вы так не думаете и, слава богу. Лиза хоть и тянется к сестре, но ей еще рано думать о своем будущем, впрочем, как и Машеньке. Надеюсь, вы не станете препятствовать нашим дальнейшим беседам? – невинно глядя на Марию Дмитриевну спросила она.

Та не знала, что ответить… Насчет Непряхиной в городе ходило множество слухов и не верить им было нельзя. Одни считали ее приживалкой возле Павлуцкой с целью вытянуть из нее побольше денег для какой-то тайной религиозной общины. Другие говорили, что она много лет назад приняла постриг в одном из монастырей, но в силу своего характера не ужилась с настоятельницей и, получив благословление владыки, вернулась в город, продолжая оставаться монахиней и будто бы даже носила под одеждой вериги и чуть ли не ежедневно исповедовалась.

Все это не могло не беспокоить Марию Дмитриевну, поскольку ей было известно несколько семейств, чьи дочери в юном возрасте вдруг заявили без видимой причины о своем уходе в ту или иную обитель. И она знала, как переживали в подобных случаях матери тех девушек, обрекших себя на подобные испытания. А причины того были подобные доброхоты, наговорившие их дочерям высокие и малопонятные слова о спасении души.

Нет, сама Мария Дмитриевна с благоволением относилась к монашествующим, но никак не могла смириться с тем, что одна из ее дочерей вдруг до конца своих дней закроет себя за монастырскими стенами. Она бы себе этого никогда не простила, поскольку видела их предназначение не иначе как в исполнении материнского долга, как бы тяжел он не был.

И вот сейчас, глядя, на стоящую перед ней с независимым видом святой невинности Непряхину, она с горечью подумала:

«За что мне это все? Чем я заслужила подобное? Откуда ты такая хорошая и правильная взялась, чтоб вмешиваться в мои семейные дела? Такой опеки и врагу не пожелаешь».

Но вслух она, сдерживая себя, сказала:

– Я в последние дни что-то плохо себя чувствую, стара, видать, стала, да и забот хватает. И вы должны это понимать. Так что пока воздержитесь от дальнейших встреч с моими дочерями. Не хочу лишний раз волноваться. Лично к вам неприязни не испытываю, но пусть Полина подрастет и сама все решит, как ей жить дальше. Прощайте. Надеюсь, вы все верно поняли.

Непряхина не сочла нужным что-то ответить и ушла, даже не попрощавшись. А Мария Дмитриевна тут же села за написание письма к Марии Александровне Жилиной, где осторожно намекнула, что ей бы не хотелось видеть ее благоверную подругу.

Видимо Жилина все поняла правильно, потому что в дальнейшем они с мужем посещали Менделеевых уже без своей подруги, а однажды с ними приехал советник губернского правления Яков Семенович Капустин.

Это был среднего роста мужчина, лет тридцати, с небольшими залысинами на голове, проницательным взглядом через круглые металлические очки и глухим, чуть надтреснутым голосом.

После того как гость был представлен, Мария Дмитриевна по-дружески отозвала Петра Дмитриевича Жилина в сторону и с удивлением спросила:

– Разве Яков Семенович не женат? Когда-то мы жили с ним по соседству и мне доводилось встречать их вместе с супругой. Как-то неловко принимать у себя женатого человека одного. Как бы не пошли какие разговоры. Мне бы этого никак не хотелось.

– Будьте покойны, Мария Дмитриевна, – поспешил тот успокоить ее, – его супруга давно не выходит из дома по причине болезни. Врачи беспокоятся за ее жизнь. Потому Яков Семенович выезжает один. Мы всегда рады видеть его у себя. Думаю, и вы ему тоже не откажете в приеме.

Мария Дмитриевна кивнула, понимая, не принять гостя никак нельзя, но опасения стать предметом докучливых пересудов остались.

После непременного чая дети отправились к себе, а взрослые решили поиграть в карты «на интерес». Иван Павлович то ли по причине невнимательности, а может из-за плохого зрения делал неверные ходы, чем вызывал насмешки своих партнеров.

– Видели бы ваши недавние гимназисты, как худо их директор играет, совсем бы вас, Иван Павлович, слушать перестали, – с усмешкой заявил игравший с ним в паре Лещев.

– А я специально поддаюсь, чтоб никому обидно не было, – парировал Менделеев.

– Не знаю, как вы, а я вот проигрывать не люблю, – не согласился тот. – Все, меняемся, а то любезная моя супруга меня же и упрекать станет за проигрыш.

– Ничуть, – отвечала та со смехом, – всегда готова простить, что бы ты ни делал.

– Не подозревал, что ты так великодушна, – тоже смеясь, отвечал Петр Дмитриевич.

– Вот если бы я во всем потакала своим крестьянам, – глядя в упор на мужа, вступила в разговор Мария Дмитриевна, – они бы давно мне на шею сели, да еще бы и погоняли. Строгость во всем нужна, иначе толка