Сибирский ковчег Менделеевых - Вячеслав Юрьевич Софронов

– Ладно бы, если место, он для тебя доктора нашел. Тот обещает тебе операцию на глазах сделать. Если все удачно пройдет, будешь вновь, как сокол, видеть. Что скажешь?

– Да чего говорить, сколько не лечись, а от смерти все равно не спрячешься. Вылечу глаза, а там еще какая-нибудь напасть приключится. Меня уже лечи не лечи, лишь сплошная трата денег.

– Ты, Ванечка, это дело брось. Рано еще в гроб себя класть, поживи мне и деткам на радость, а там, как бог даст. Да и нехорошо перед братцем: он хлопотал, время на поиски тратил, а ты вон чего удумал, ехать вдруг отказываешься. И слушать не желаю. Завтра же начнем собираться, а через недельку, глядишь, и отправишься…

– Да куда ж я один поеду, – отнекивался он, – увезут не туда, а я и знать не буду. С моими-то глазами…

– Катеньку с собой возьмешь в провожатые и слугу нашего, он вам в тягость не будет. А Катерине полезно будет в Москве побывать, может в театр с тетушкой своей сходит, на людей посмотрит. Авось, жениха себе найдет, – улыбнулась Мария Дмитриевна.

– Ну, разве что за этим, тогда конечно, отчего ж не поехать, – то ли шутя, то ли серьезно отвечал Иван Павлович. Он понял, что спорить с женой бесполезно и начались сборы в дорогу.

…Добравшись до Москвы, Иван Павлович с дочерью и сопровождавшим их слугой, без труда нашли дом Трубецких, на первом этаже которого проживал с семьей Василий Дмитриевич Корнильев. Едва они зашли в прихожую, как навстречу им с громким криком, кинулся заметно подросший Ваня.

– Папочка! Катюша! Как я рад, что вы приехали.

Следом за ним вышел сам Василий Дмитриевич.

– Едва вас дождались, не замерзли? В самые морозы угодили, – широко раскинув руки для объятий, он шагнул навстречу гостям. – Вас, Иван Павлович, и не узнать: каким вы барином стали. Сколько ж у вас детей сейчас? Я порой со счета сбиваюсь. А это Катюша? Ну, точно невеста. Красавица, видать в мать пошла. Снимайте ваши шубищи, проходите в дом.

Но радостная встреча не могла притупить у Ивана Павловича многолетнюю учительскую привычку интересоваться всем, что касалось его учеников. Да и родительский долг заставил его задать сыну неприятный вопрос:

– А что это Ванюша не в пансионе? Или отпросился ради нашей встречи? Так ведь будний день, мог бы и до воскресного потерпеть. Что молчишь? – обратился он к сыну.

Тот стушевался, опустил глаза, но дядя поспешил прийти племяннику на помощь:

– Дайте юноше обнять своих родных. Он все спрашивал: когда будут? Весьма ждал, весьма…

Однако в его голосе Иван Павлович уловил фальшивые нотки и решительно спросил:

– А ты чего молчишь? Вижу, что-то не так. Лучше сразу говори, чем из меня душу тянуть. Чего натворил? Говори, жду.

Не выдержав отцовского напора и не решаясь сказать правду, Ваня окончательно растерялся и убежал, оставив Иван Павловича в полной растерянности.

Василий Дмитриевич в очередной раз вступился за племянника, впрочем, сознавая и свою вину, а потому решил провести их в гостиную и лишь там сообщил:

– У Ванюши в пансионе случились некоторые неприятности, о чем предлагаю поговорить чуть позже и не омрачать нашей встречи. Ведь столько лет не виделись. Давайте отложим до вечера.

Иван Павлович ничего не ответил и лишь сердито нахмурил брови, не зная, как поступить. Но потом все же решил обо всем узнать и сразу.

Василий Дмитриевич не стал с ним спорить и вкратце сообщил, что директор пансиона известил его о недостойном поведении племянника и еще нескольких юношей. Один из учителей видел их в городе в компании девиц легкого поведения. К тому же молодые люди, как ему показалось, были пьяны. Потому, пока решается вопрос, разрешат ли им продолжать учебу или они будут отчислены.

– Да вы особо не переживайте. Я уже попросил влиятельных людей, чтоб они убедили директора на первый раз простить ребят. Молоды еще, глядишь, исправятся.

– Что же мы Маше скажем? – обратясь к Кате, спросил Иван Павлович. – Она же не переживет такого позора.

– А ничего говорить и не надо. У нее своих забот хватает, – посоветовал Василий Дмитриевич.

– Не знаю, не знаю, – отозвался Менделеев, в то время как Катя стояла молча. – Шило в мешке не утаишь. Рано или поздно об всем узнает. Вот сюрприз так сюрприз для меня на старости лет. Ладно, что ж теперь делать. На такую дыру заплату не поставишь. Видит бог, не хотел я одного его отпускать в Москву, лучше бы там в Сибири доучился.

Появилась Надежда Осиповна и объявила, что гостей ждет угощение.

– Очень вас попрошу, – беря Менделеева под руку скороговоркой произнес Василий Дмитриевич, – не будем за столом говорить о печальном, еще успеется…

Менделеев в ответ покорно кивнул головой.

За обедом Василий Дмитриевич церемонно представил свою жену:

– Да, познакомьтесь, то моя супруга, Надежда Осиповна, урожденная Биллингс, – с гордостью подчеркнул он. – Дочь капитан-командора, что под началом капитана Кука астрономом служил, а уж потом русское подданство принял. Да, добавлю, она еще родная племянница вашего прежнего сибирского генерал-губернатора Ивана Борисовича Пестеля, к моему глубокому сожалению, несчастный отец одного того самого казненного заговорщика. Он, кстати говоря, нашим предкам когда-то весьма помог, хотя со многими строг бывал. Ему и знакомством своим со своей супругой обязан. Так-то вот… Ну, и дочки мои.

Угощение было столь обильным, что гости уже вскоре насытились.

– Благодарствую, уже сыт, – попробовал отказаться от очередного угощения Менделеев, – закормите нас тут вконец.

– В Сибири жить да с пустым желудком ходить, долго не протянешь, – парировал его возражения хозяин. – Все во благо, свеженькое, набирайтесь сил. Завтра к вашему доктору поедем на осмотр глаз.

– Никогда не думал, что медицинская наука до такого дошла, что способна теперь зрение человеку восстановить, – удивлялся Менделеев. – Даже как-то не верится. Неужели домой зрячим вернусь? То-то все удивятся…

– И не говорите. Своих докторов у нас мало, все больше немцы или из Дании наезжают на заработки. Хоть при университетах обучают наших недорослей этой мудреной науке, но они, как погляжу, все больше на вторых ролях. А чаще при военных госпиталях служат. Но дайте срок и наши ребятки заезжим эскулапам нос утрут.

– Очень может быть, – соглашался Менделеев, слыша, что рядом Катерина о чем-то оживленно беседует с женой Василия Дмитриевича. – О чем это вы, девоньки, шушукаетесь втайне от нас? – шутливо поинтересовался он. – Никак, о модах, о нарядах своих?

– Отнюдь, – отвечала Надежда Осиповна. – Просвещаю Катеньку, куда мы с ней на спектакль или в оперу можем отправиться.