Имидж старой девы - Елена Арсеньева

О боже мой! Внезапно мне стало понятно все-все. Талейранждет не дождется прибытия в Париж графа Прованского – будущего ЛюдовикаВосемнадцатого. И заручился поддержкой русского царя, который считает, что воФранции необходимо восстановить рухнувший трон Бурбонов. Жозефина тоже завосстановление королевской власти. Я помню, немедленно после переворота,сделавшего Наполеона первым консулом, когда стало известно о ее сочувствиижертвам террора – роялистам, она и ее супруг получили письма от графаПрованского, который в то время нашел убежище в Польше. У Жозефины он просилсочувствия к его замыслу: уговорить Наполеона использовать «свою победоноснуюшпагу» для возвращения Бурбонов на трон. Бонапарт, как я отлично помню, толькорассмеялся, а графу Прованскому написал, что совершил переворот в своих, аничьих иных интересах. Также он писал, что народ не готов к реставрациимонархии, и, чтобы вернуться на трон, графу Прованскому снова придется залить Франциюкровью. Однако Жозефина и Гортензия не унимались, снова и снова просили егоподумать о восстановлении на троне Бурбона. У нее были свои причины настаивать.Бедняжка не хотела, чтобы ее муж сделался императором: ведь ему пришлось быпозаботиться о продолжении династии. А Мадам не способна была родить емуребенка. Значит, предстоял бы развод… Она точно провидела свое будущее!

Но речь сейчас не об этом. А только лишь о том, что Мадам,убежденная роялистка, как и Талейран, желала бы видеть на престоле ФранцииБурбона. Но только не графа Прованского, а…

Умолкаю. Умолкаю!

– Эль дор? – слышу я робкий шепот и бросаю косой взгляд напритихшую Лизоньку.

Глаза закрыты, дышит ровно-ровно, тихо-тихо.

Эль дор. Она спит…

Киваю, кладу малышку в колыбельку и делаю знак рукой.Полоска света, пробивающаяся из ванной, становится чуть шире, дверьприоткрывается, и в комнату проникает человек. Высоко поднимая ноги, онпрокрадывается к окну. Паркетины поскрипывают под ногами: тише, громче, тише… обоже! Оглушительно!

– Эль нэ дор па! – шепотом восклицаю я, потому что Лизокоткрывает глаза. – Она не спит!

Человек замирает на одной ноге.

– Ладно уж, – бормочу я. – Идите. Все равно разбудили, чтоуж теперь…

Он опрометью бросается к окну, причем паркетины скрипят так,что, наверное, проснулись жильцы не только третьего, но и второго этажа.Удивительно, что Маришка не слышит. А впрочем, нас разделяют три комнаты,ванная и коридор. Так что спокойный сон моей сестре гарантирован.

Вся эта суматоха происходит оттого, что бедная Маришка никакне может очухаться после экзаменов. Вот уже второй вечер она обещает заступитьна ночное дежурство – только сначала поспит «пару часиков»! И не размыкает глаздо утра, более того, кажется, даже спит на одном боку, недвижимо. А у меня нехватает жестокосердия пойти и разбудить ее, попросив себе «выходную ночь». Аможет быть, все дело в том, что мне безумно нравится возиться с Лизочкой. Дажекогда она орет. Даже когда эль нэ дор па…

Однако нынче ночью одиночество и спокойствие мне было простонеобходимы. Потому что ко мне пришел Бертран…

Пусть стыдно будет тому, кто подумает о нас плохо! Мнесейчас совершенно не до того, чтобы заводить интрижки. К тому же я люблюКирилла, я люблю только его, и даже если он ко мне равнодушен, даже если онзнать не знает о моем существовании, все равно – мне нужен только он. Дело не вшурах-мурах, а в спасении моей жизни. И жизни моей семьи, что самое главное!Только ради них я решилась на этот кошмарный шаг – в три часа ночи впустить вмою комнату постороннего мужчину. Пусть даже и частного детектива!

Впрочем, все по порядку.

Отмывшись от ненавистной косметики и надев привычную одежку,я вернулась в домик со стеклянным лифтом и, как ни была взволнована, не моглаудержаться от восхищения, снова и снова глядя на сверкающие, тугие, зеленыелистья магнолий среди червонного золота кленов, на крыши-орга́ны, налепнину стен. Вот бы оказаться в этом лифте рядом с Кириллом! Целоваться с ним,вздымаясь над этой красотой, возносясь к небесам, к небесному блаженству…

Ой, с ума сойти! Целоваться с Кириллом! С человеком, которыйне подозревает о моем существовании! Я, с моей патологической робостью, мечтаюбыть рядом с этим общепризнанным Казановой! Да если бы вдруг мы встретились,случайно столкнулись лицом к лицу, я бы напустила на себя таку-ую холодность! Ябы сделала вид, что он вообще никто для меня, совершенно неинтересный человек.Я бы ни за что не открылась ему – первая. Вот если бы так случилось, что он самощутил ко мне интерес, влечение, желание…

Господи, как я люблю его! Я его хочу, хочу, хочу!..

Немедленно мне стало стыдно. Бертран там, очень может быть,истекает кровью, а я тут предаюсь мечтам, достойным развратницы Арины!..

Дверь распахнулась, чудилось, еще прежде, чем раздалсязвонок. Бертран – целый и невредимый! – так и вцепился в меня:

– Сумасшедшая! Почему вы убежали? Что, немедленно захотелосьумыться? Но у меня тоже есть ванная!

Ужасно, когда мужчина так проницателен. Проницателен ибестактен, сказала бы я.

Высвобождаюсь из его рук:

– Не в этом дело. Я должна была увидеть Бонифаса Зисела.Увидеть его лицо. Поэтому убежала черным ходом и проследила за ним на улице.Зато теперь я знаю о нем все.

– Все?! – таращит глаза Бертран.

– Да! Вы были правы – он изменял внешность. На самом деле онвыглядит иначе: худой, в очках, на голове – лысинка.

– А имя? Каково его настоящее имя?

Я запинаюсь. Как его имя?!

– Имени не знаю. Зато мне известно, где он работает. В СА«Кураж»! На четвертом этаже. Номер кабинета не скажу, но в этой комнатеодиннадцать компьютеров. У них разноцветные заставки: шесть желтых, двекрасные, две синие и одна зеленая…

Бертран бледнеет.

– Это непостижимо уму, – бормочет он. – Ведь я точно знаю,что вы оставались на улице и не заходили в «Кураж».

Такая догадливость непостижима и моему уму.