Мешок с костями - Стивен Кинг

Вот от этого мне и следовало отталкиваться: Джо уже четырегода как умерла. Так что лучше любить ее, не пытаясь найти ответы намалоприятные вопросы. Я нагнулся к крану, набрал воды, прополоскал рот,выплюнул воду в раковину.

* * *

Вернувшись на кухню, чтобы поставить таймер на кофеварке насемь утра, я увидел на передней панели холодильника новое послание:

blue rose lier ha ha[78]

Несколько секунд я смотрел на буквы-магниты, гадая, кторасставил их в таком порядке и почему.

Гадая, правда ли это.

Затем протянул руку и смешал все буквы. А потом отправилсяспать.

В восемь лет я очень тяжело переболел свинкой. «Я думал, тыумрешь», — как-то раз признался мне отец, обычно не склонный к преувеличениям.Он рассказал, что один раз ночью они с матерью опустили меня в ванну с холоднойводой, хотя и боялись, что от температурного шока у меня остановится сердце. Нопоступить иначе не могли, потому что не сомневались, что иначе я сгорю у них наглазах. Я заговорил вслух о каких-то ярких, бестелесных существах, которыхвидел в комнате, ангелах, явившихся, чтобы унести меня с собой, чем до смертиперепугал мать. Отец же незадолго до купания измерил мне температуру старымртутным термометром. Посмотрел на черточку (40,6 градуса), около которойостановился серебристый столбик, и больше уже не решался вставить мне градусникпод мышку.

Я не помню никаких ярких фигур, но в моей памяти осталсястранный период времени, когда я словно находился в зрительном зале снесколькими экранами, и на каждом показывали свой фильм. Окружающий мир пришелв движение, ровное выгнулось, твердое стало жидким. Люди — в большинстве своемони резко вытянулись — вбегали и выбегали из зала на длиннющих, карикатурныхногах. Каждое их слово отдавалось мгновенным эхом. Кто-то тряс перед моим лицомпарой пинеток. Сидди, мой брат, сунул руку под рубашку и там щелкал пальцами.Неразрывный поток времени разделился на отдельные сегменты, бусинки, нанизанныена нить.

За годы, что разделили тот случай и мое возвращение в«Сару-Хохотушку», самые различные болезни еще не раз укладывали меня в постель,но никогда не подводили к последней черте, разделяющей реальный и потусторонниймиры. Собственно, я и не ожидал повторения того кризиса, верил, что впечатлениятакого рода уникальны, и пережить их могут только дети, а если взрослые, тобольные малярией или страдающие серьезным расстройством психики. Но в ночь сседьмого на восьмое июля и утром восьмого я вновь пережил нечто, очень схожее стем детским забытьем. Я спал, просыпался, двигался, и все одновременно. Япопытаюсь обо всем вам рассказать, но никакие слова не способны адекватноотобразить испытанные мною ощущения. Я словно открыл секретный тоннель,прорытый за стеной мира, и крался по нему.

* * *

Сначала я услышал музыку. Не диксиленд[79], потому что незвучали трубы, но что-то вроде диксиленда. Примитивный, но приятный вариантбибопа[80]. Три, или четыре акустические гитары, аккордеон, контрабас (может,даже два). И, естественно, ударные. Правда, не обычные барабаны. Казалось,кто-то на удивление талантливо отбивает ритм на ящиках. Затем появился женскийголос, высокий тенор. Голос этот смеялся, звал, страдал, и я сразу понял, чтослышу Сару Тидуэлл, которая не записала на пластинки ни одной песни. Я слышалСару-Хохотушку, и, Господи, как же хорошо она пела!

Ты знаешь, мы вернулись в МЭНдерли,

Мы будем танцевать на СЭНдерли,

Потом спою тебе я с БЭНдерли,

И все уляжемся мы в КЭНдерли…

Контрабасы (да, их было два), играли что-то, вроде вариациина тему «Крошка, давай построим домик» Элвиса Пресли, потом Сынок Тидуэллисполнил соло на гитаре.

Огоньки поблескивали в темноте, и я подумал о другой певице,Клодин Кларк, блиставшей в пятидесятые годы, с ее: «Я вижу огни… вечеринка вразгаре… красные, зеленые, синие…»

И тут же появились они, японские фонарики, развешанные подеревьям над тропой-лестницей, что вела от дома к озеру. Фонарики, вырывающиесяиз темноты мистические шары света: красные, зеленые, синие.

А за моей спиной Сара все пела свою мэндерлийскую песню, ноголос ее становился все глуше. «Сара и Ред-топ бойз», судя по звуку,расположились на подъездной дорожке, аккурат там, где Джордж Футмен остановилсвой автомобиль, когда привез мне повестку. Я же спускался к озеру меж световыхшаров, мимо японских фонариков, к которым со всей округи слетались легкокрылыемотыльки. Один сумел забраться внутрь фонарика и теперь отбрасывал огромнуютень на вощеную бумагу. В кадках для цветов, которые Джо поставила у ступеней,пышно цвели розы. В свете японских фонариков они казались синими.

Теперь я едва слышал Сару, ее удивительный голос, в которомзвучал смех, мэндерли-сэндерли-бэндерли-кэндерлийские строки сливались, я ужене мог разобрать ни слова. Куда отчетливее звучали плеск воды о берег,постукивание пустых канистр под плотом, долетающие из темноты крики гагар.Кто-то стоял на Улице, по правую руку от меня. Лица я разглядеть не мог, новидел старый коричневый пиджак спортивного покроя, а под ним — футболку. Пиджакскрыл часть надписи на футболке, я видел лишь:

РМАЛЬН

ЛИЧЕСТ

РМАТОЗОИ

Но я знал полный текст — во сне мы всегда все знаем, не такли? «Нормальное количество сперматозоидов». Такие футболки продавались только в«Деревенском кафе».

Все это приснилось мне в северной спальне, и там же япроснулся, может, и не совсем проснулся, но все-таки понял, что мне снится сон…Однако проснулся в другом сне, где отчаянно звенел колокольчик Бантера и вкоридоре кто-то стоял. Мистер Нормальное-Количество-Сперматозоидов? Нет, не он.Падающая на пол тень не напоминала человеческую. Что-то бесформенное, рук невидать. Я сел, прижимая к обнаженной груди простыню, уши забивал звонколокольчика, в полной уверенности, что в коридоре — то самое существо всаване. Оно вновь вылезло из могилы, чтобы добраться до меня.

— Пожалуйста, не надо. — Мой голос дрожал. — Пожалуйста, ненадо, пожалуйста.

Тень в дверях вскинула руки.

— Деревенские танцульки любим мы с подругой! — пропелсмеющийся голос Сары Тидуэлл. — Раз с прихлопом, два с притопом и еще по кругу!

Я откинулся на подушку и натянул простыню на лицо, такребенок прячется от всякой напасти… и оказался на берегу, в одних плавках. Ястоял по щиколотки в воде, теплой, какой она бывает в озере к середине лета, иотбрасывал две тени. Одну — в свете луны, низко висящей над озером, вторую — отяпонского фонарика, в который залетел мотылек. Мужчина, которого я видел наУлице, ушел, оставив вместо себя пластмассовую сову. Она смотрела на менязастывшими, с золотыми ободками, глазами.