Мешок с костями - Стивен Кинг

— Скажи мне, кто он! — орал я на нее. — Ты знаешь! Я знаю,что ты знаешь! — Мой голос звучал глухо из-за торчащей изо рта простыни, и ясомневался, что кто-нибудь, кроме меня, мог разобрать хоть слово. — Скажи мне,сука!

На тропе, соединяющей дом и студию Джо, я стоял в темноте,держа в руках пишущую машинку, а мой член-каланча подпирал ее снизу. Легкийветерок обдувал меня. И внезапно я почувствовал, что я уже не один. Тварь всаване возникла у меня за спиной, прилетела, как мотылек на огонь. Рассмеяласьсиплым, прокуренным смехом, который мог принадлежать только одной женщине.

Я не мог видеть руки, которая протянулась, чтобы схватитьменя за… пишущая машинка закрывала обзор… но я и так знал, что кожа на этойруке — коричневая. Она добралась до цели, сжала ее, заходила взад-вперед.

— Так что ты хочешь знать, сладенький? — спросила она,по-прежнему оставаясь за моей спиной. Смеясь, дразня. — Ты действительно хочешьэто знать? Ты хочешь знать или хочешь чувствовать?

— О, ты сводишь меня с ума! — вскричал я. Пишущая машинка,тридцать или чуть больше фунтов «Ай-би-эм селектрик», вырывалась из моих рук. Ячувствовал, что мои мышцы натянулись как гитарные струны.

— Ты хочешь знать, кто он, сладенький? Тот безобразник?

— Продолжай то, что делаешь, сука! — завопил я.

Она вновь рассмеялась — смех ее очень напоминал кашель — исжала меня в самом приятном месте.

— А ты стой смирно. Стой смирно, красавчик, а не то яиспугаюсь и оторву твою штучку… — Конца предложения я не услышал, потому чтовесь мир взорвался в оргазме, таком сильном и глубоком, каких испытывать мнееще не доводилось. Я отбросил голову назад и кончал, и кончал, глядя на звезды.Я кричал, иначе не мог, а с озера мне ответили две гагары.

И в то же время я находился на плоту. Один, без Джо, а сберега доносилась музыка: Сара, Сынок и «Ред-топ бойз» играли «Блэк маунтинрэг». Я сел, ошеломленный, опустошенный, затраханный. Я не видел тропы, ведущейк дому, но я мог определить ее местоположение по японским фонарикам. Мои плавкимокрой тряпкой лежали рядом со мной. Я поднял их и уже собрался надеть, потомучто не хотел плыть к берегу, держа их в руке. Натянул их до коленей и застыл,глядя на свои пальцы. Их покрывала разлагающаяся плоть. Из-под ногтей торчалипучки вырванных волос. Волос трупа.

— О Боже! — простонал я.

Силы меня оставили. Я плюхнулся на что-то мокрое. Я был всеверной спальне. Плюхнулся я на что-то не только мокрое, но и теплое. Сначаларешил, что это сперма. Но даже в слабом лунном свете увидел, что жидкость этатемная. Мэтти ушла, а постель намокла от крови. Посередине темного пятна что-толежало, как мне показалось, то ли шматок мяса, то ли кусок члена.Приглядевшись, я понял, что это набивная игрушка, какой-то зверек с черныммехом, измазанным красной кровью. Я лежал на боку. Мне хотелось скатиться скровати и стремглав выбежать из спальни, но я не мог шевельнуться. Все мышцысвело. С кем я трахался на этой кровати? И что я с ней сделал? Господи, что?

— Я не верю, все это ложь! — услышал я собственные слова.Фраза эта стала тем заклинанием, что вновь слепило меня в единое целое. Слепило— не совсем точно сказано, но другого слова я подобрать, пожалуй, не могу. Доэтого я как бы растраивался: одновременно пребывал на плоту, в северной спальне,на тропинке. И каждое мое «я» почувствовало сильнейший удар, словно ветеротрастил себе здоровый кулак. Упала тьма, в которой слышалось лишь позвякиваниеколокольчика Бантера. Затем затихло и оно, а вместе с ним померкло моесознание. На какое-то время я отключился.

* * *

Я услышал привычное летнее щебетание птиц, перед глазамистояла красная темнота, причина которой — солнечные лучи, падающие на опущенныевеки. Я медленно приходил в себя. Ощущения не радовали: ноющая шея, повернутаяпод неудобным углом голова, подобранные под себя ноги, жара.

Морщась от боли, я приподнял голову. Глаза я еще неоткрывал, но уже знал, что нахожусь не в кровати, и не на качающемся на водеплотике, и не на тропе, ведущей к студии. Лежал я на досках, жестких доскахпола.

Солнце ослепило меня. Я закрыл глаза, застонал, словно оттяжелого похмелья. Потом открыл глаза, прикрыв их руками, дал им времяпривыкнуть к яркому свету, медленно убрал руки, огляделся. Я лежал в коридоревторого этажа, под сломанным кондиционером. На нем до сих пор висела запискамиссис Мизерв. У двери моего кабинета на полу стояла моя зеленая «Ай-би-эм» свставленным в каретку листом бумаги. Я посмотрел на ноги: грязные. К ступнямприлипли сосновые иголки, один палец поцарапан. Я поднялся, меня качнуло(правая нога затекла), оперся рукой о стену. Оглядел себя. Те же трусы, вкоторых я ложился спать, и вроде бы никаких пятен. Я оттянул резинку, заглянулвнутрь. Крантик на обычном месте, такой же, как всегда, маленький и мягкий,свернувшийся, спящий в постельке из волос. Если ночью он и буянил, то неоставил следов.

— Я ведь уверен, что буянил, — просипел я. Смахнул со лбапот. Жарко.

Тут я вспомнил про пропитанную кровью простыню в севернойспальне, про набивную игрушку, лежащую посреди кровяной лужи. По телу пробежаладрожь. Даже кошмарным сном это не назовешь, уж очень реальными были ощущения,совсем как в детстве, когда я, болея свинкой, метался в горячечном забытьи.

Я дотащился до лестницы, начал спускаться, крепко держась заперила, боясь, что подогнется затекшая нога. Внизу оглядел гостиную, словновидел ее впервые, и направился в коридор северного крыла.

Несколько мгновений я постоял перед приоткрытой дверью вспальню, не решаясь распахнуть ее и войти. Меня сковал страх, а в головевертелся эпизод из сериала «Альфред Хичкок представляет». О мужчине, который вприступе белой горячки душит жену. Приходит в себя, целых полчаса ищет ее инаконец находит в кладовой, с посиневшим лицом и выпученными глазами. Впоследнее время я общался лишь с одним ребенком, играющим в набивные игрушки —Кирой Дивоур, но она сладко спала в своей кроватке, когда я простился с еематерью и поехал домой. Можно конечно думать, что я вновь съездил наУэсп-Хилл-роуд, возможно, в одних трусах, что я…

Что? Изнасиловал женщину? Привез ребенка сюда?

Во сне?

Велика ли разница — пройти тридцать ярдов по лесу илипроехать пять миль…

Я не собирался стоять и слушать, как у меня в головепрепираются голоса. Если я не сошел с ума, а я полагал, что нет, то они, слушайя их, точно довели бы меня до дурдома, и очень быстро. Поэтому я протянул рукуи толкнул дверь.

На мгновение я увидел красное, похожее на осьминога пятно накровати, так глубоко засел во мне ужас, вызванный ночным кошмаром. Потом язакрыл глаза, открыл, пригляделся. Смятые простыни, нижняя практически сорванас матраца. Я видел атлас обивки. Одна подушка — у дальнего края изголовья.Вторая — у ближнего изножья. Коврик, связанный Джо, сдвинут в сторону, стакан сводой на прикроватном столике перевернут. В спальне то ли дрались, то литрахались, но никак не убивали. Ни тебе крови, ни набивной игрушки с черныммехом.