Последний, кого ты любила - ЛДжей Эванс

это разорвало мою душу. Я отбросила все барьеры, осталась обнажённой, открытой, уязвимой — именно так, как он просил. Это изменило всё. Каждое его прикосновение стало значимее. Каждый поцелуй, каждый укус — осмысленнее.

Во второй раз, в ванной, всё было иначе. Это было обещание. Обещание, которое я давала ему в ответ. Забыть годы, забыть километры, что разделяли нас. Жить этим моментом. Этими особенными мгновениями, потерявшись друг в друге.

— Я на таблетках, — сказала я, оседлав его в воде. — Я чиста.

Его глаза расширились, когда он понял, что я имею в виду, а его член напрягся между моих бёдер.

— Я тоже, — выдохнул он, поднимая меня, чтобы я смогла опуститься на него.

То чувство полноты, завершённости… Слов не хватало, чтобы это описать. Дом. Семья. Мы.

Вода плескалась вокруг нас, перехлёстывая через край, пока мы двигались. Мы были неистовыми, жадными, словно пытались наверстать те годы, что потеряли. Моё сердце бешено колотилось, тело дрожало, напрягалось, взмывало вверх.

— Кончи для меня, МаК, — сказал Мэддокс, его пальцы скользнули между нами, касаясь чувствительной точки, и я не смогла сдержаться, содрогаясь, дрожа, выкрикивая его имя.

Он последовал за мной, врываясь в меня с рыком, стоном и чем-то похожим на молитву.

Я уткнулась щекой в его плечо, когда наш ритм замедлился, а вода вокруг нас наконец успокоилась. Мои руки сжали его крепче, и он ответил тем же, пока я не рассмеялась, выдыхая.

У него заурчало в животе, и я засмеялась сильнее. Он молниеносно двинулся, окунув меня под воду, и я всплыла, отплёвываясь и улыбаясь. Попыталась утопить его в ответ, но он был словно высечен из камня, неподвижный, с той самодовольной ухмылкой, которой у него не было в прошлом, но которая теперь творила со мной странные вещи.

Я выбралась из ванны, схватила полотенце с вешалки и начала вытираться.

Мэддокс вышел следом, вырвал полотенце из моих рук и сказал:

— Дай мне.

Он принялся медленно, дразняще проводить тканью по моему телу, его пальцы надавливали и двигались именно там, где нужно, пока, невероятно, но факт — я снова не начала задыхаться.

— Если ты продолжишь в том же духе, тебе будет хотеться есть всю ночь.

— Есть разные виды голода, МаК. Этот… тот, что здесь… — он коснулся груди. — Он ждал слишком много лет, чтобы быть утолённым. А мой желудок может подождать.

Теперь взорвалось не только моё тело, но и сердце. Я обещала себе, что не буду прятаться за барьерами, что буду чувствовать всё, но я не была готова к ощущению, что теряю душу. Что отдаю её ему, зная, что уже не смогу забрать обратно. Но на этот раз я не боялась, как раньше, когда подпускала кого-то слишком близко, потому что знала правду. Отдать часть себя ему — означало передать её тому, кто не только будет беречь её, но и сделает всё возможное, чтобы она была в безопасности.

Я поцеловала его — жадно, яростно.

Он ответил, подхватив меня на руки и отнеся обратно в постель, где мы провели ещё много часов, возвращая друг друга себе.

♫ ♫ ♫

Единственный источник света в комнате был в коридоре, и когда Мэддокс открыл холодильник, его обнажённая грудь засветилась мягким отблеском. Несмотря на то, что мы уже несколько часов жадно исследовали друг друга, я поймала себя на мысли, что хочу снова завладеть им прямо здесь, на кухне.

На нём были серые спортивные штаны, которые он наконец согласился надеть, когда наши животы заурчали так громко, что мы больше не могли это игнорировать. Я натянула его футболку, взятую из шкафа, и теперь утопала в его запахе. Травы, специй и лучших дней жизни.

— Сегодня у нас будет вечер импровизаций, — сказал он, заглядывая в холодильник.

— Что? — нахмурилась я, не понимая, о чём он говорит.

— Остатки. Немного того, немного этого, — пояснил он, вытаскивая контейнеры с нарезками, остатками тако, лазаньей Рианны и чем-то, похожим на картофельные шарики.

Он взял две тарелки и начал крошить всё это поверх картошки, словно собирал блюдо в стиле начос. Я засмеялась.

— Подожди… ты собираешься смешать всё это вместе?

— Просто подожди. Тебе понравится. Маленький пир вкусов. — Он остановился, задержав на мне взгляд. — Как и с тобой. Вкус за вкусом. Ощущение за ощущением.

Мои бёдра рефлекторно сжались. Болит, но всё равно хочется.

— Чёрт, Мэдс. Как ты умудряешься сделать даже остатки еды сексуальными? Сэди ошибается. Ты точно не монах.

Он ухмыльнулся, самодовольно приподняв бровь.

— Просто потому, что я не хочу обсуждать свою сексуальную жизнь или, тем более, жизнь своих сестёр, не значит, что я не знаю, что делаю. Может, ты намекнёшь им об этом, чтобы они отстали?

Я рассмеялась.

— Ни за что не буду обсуждать нашу интимную жизнь с ними.

— Я сделаю так, что это будет того стоить. Может, если ты достаточно их пристыдишь, они поймут, что не хотят знать подробности так же сильно, как и я.

— Хм. «Стоит того», говоришь? Ты уверен, что можешь предложить мне что-то большее, чем уже было?

Он продолжал посыпать еду щедрой горстью сыра, но замер, поймав мой взгляд.

— Было? — его голос стал низким, хрипловатым. — Это было ничто. У меня есть планы на тебя, МаК. Я обещал, что ты не сможешь ходить. И намерен сдержать обещание.

Я засмеялась, но он посмотрел на меня так, что у меня скрутило живот в восхитительно-сладком предвкушении.

Он поставил тарелки в духовку и, не спеша, двинулся ко мне.

— У нас есть двадцать минут. Как думаешь, успею заставить тебя кончить снова?

— Не знаю, — я пожала плечами. — Я никогда не испытывала столько оргазмов за одну ночь. Не уверена, что во мне остался ещё один.

Он поднял меня, посадил на столешницу и надавил на мою грудь, заставляя лечь на прохладную поверхность. Затем задирает футболку и разводит мои ноги.

Холодная жидкость ударила по коже.

Я вскрикнула, приподнявшись на локтях, и увидела, как он рисует узоры шоколадным сиропом на моём бедре и животе. Он посмотрел на меня с дьявольской улыбкой, прежде чем опуститься и провести тёплым языком по липкой сладости, слизывая её и с меня, и с кожи, посылая разряды жара в каждую клеточку моего тела.

— Святые небеса, — выдохнула я.

И снова растворилась в его губах, его пальцах, его языке.

Когда духовка запищала, оповещая, что ужин готов, я снова была разбита в прах. Но у него хватило времени не только очистить меня, но и протереть столешницу. Ухмылка на его лице стала