Равенсбрюк. Жизнь вопреки - Станислав Васильевич Аристов

блок внутри? Он делился на две части?

Р. Делился. Вот вход, на одну сторону дверь и на другую сторону дверь. Сначала мы вместе были и как-то общались, нам есть было нечего, а там были немки, чешки, очень добрые к нам. Они получали посылочки. Я там познакомилась с дочерью Тельмана.

И. Как это произошло?

Р. Я была уже там, а мы друг другу передавали, потому что у нас много заключенных – и в ревире наши были, и везде. И вдруг там говорят: привезли Розу с дочерью. Роза – это жена, а Ирма – дочь. Ну и мы потом старались поближе подойти. А мы там организовали что-то типа штаба. Кто-то из немок работает, я знаю эту немку, если я встречаюсь с ней, она мне рассказывает, и другие также. Поэтому мы были в курсе всех дел вот этих вот.

И. Вы с немкой по-немецки разговаривали?

Р. Нет, мы и так понимали друг друга.

И. Штаб – это было подпольное, нелегальное объединение.

Р. Да.

И. И туда советские женщины входили, как я понимаю, не все?

Р. Не все. У меня немка была, она получала посылочки, и она всегда кусочек хлеба даст.

И. И она вас ввела в это подпольное объединение?

Р. Да.

И. А кто был из советских женщин, кроме вас?

Р. Были, но я уже не помню. Многие уже ушли из жизни сейчас. Мне тогда было 18, а теперь уже 80 с лишним. Тяжело уже.

И. Вы говорили, что познакомились с Ирмой Тельман. Как это произошло?

Р. Мы гуляли, а лагерь был очень большой. Уже после войны мы ездили туда в 1945 году. Была делегация, и я попала туда через Комитет ветеранов войны. Мы приехали в Германию, встречали нас хорошо, а потом нас повезли в Равенсбрюк. И когда подвозили нас, по правую сторону был дом, где жили ауфзеерки. Мы посмотрели там все. Но в лагерь нас не пропустили, что-то там было отгорожено, и что-то там строили в то время.

И. В каком это году?

Р. Это позапрошлый год я была, в 2005 году.

И. То есть это был первый раз, когда вы после сорока лет туда попали?

Р. Да. Там я Ирму знала, она сюда приезжала, была у меня дома. С Розой.

И. То есть вы с ней хорошо познакомились? Как же это все же произошло?

Р. Там, в лагере. Нам сказали, что привезли жену и дочь Тельмана, и мы начали искать, в каком они блоке. А нас, русских, отгородили проволокой. Сначала не было, а потом отгородили. Мы когда встречались с Ирмой, разговаривали через проволоку. Так особенно дружбы не было, но мы знали, что это дочь Тельмана.

И. Был еще блок 32 – военнопленных. Вы с ними общались?

Р. Общались, но нас не очень подпускали. Но общение все-таки было.

И. Вы у них в блоке лично не были?

Р. Была.

И. И как вы там оказались?

Р. А там дверь открыта была. Блок такой же, как и наш. Первое время, когда их привезли, то было свободнее как-то. Мы к ним: «Девчонки, как, где, что?» Они начали рассказывать, как попали в плен.

И. А потом стало тяжелее с ними общаться?

Р. Да.

И. А их блок чем-то внутри отличался?

Р. Ничем. Такой же блок. Дверь посередине, там зал и нары – кровати.

И. Вместе с вами в русских блоках жили «восточные рабочие», которых угнали на работу в Германию. Как у вас складывались отношения с ними?

Р. Наши же люди были.

И. Никаких ссор не было?

Р. Нет, у нас ссор я не помню.

И. И воровства в блоках не было?

Р. Воровство было, конечно. Что воровали? Хлеб.

И. А одежду?

Р. А зачем она, она вся полосатая.

И. Ну, может быть, кто-то добывал вещь – платок, например, или расческу, и ее воровали.

Р. Это было.

И. Вы были «политическая» заключенная, но были в лагере и другие, например преступницы. Как они себя вели?

Р. Нормально. Мы с ними не общались. Мы отличались тем, что у нас был красный винкель – треугольник – и на нем написана буква национальности. Я русская, у меня была «R», а внизу наши номера. Мой номер – 14511. А у них черные были винкели, считались как проститутки. Ну, их, наверное, из домов собирали, я не знаю.

И. То есть в их бараках вы не были?

Р. Нет.

И. И «блоковыми» они у Вас тоже не были?

Р. Нет.

И. А «свидетельницы Иеговы» вам тогда встречались?

Р. Вы знаете, я тогда не знала их, что мне было 18 лет, комсомолка была.

И. В Бога не верили?

Р. Не верила, а теперь верю. Я в Бога стала верить в тюрьме, в Германии. Как это получилось. В камере нас было тридцать человек. По очереди ложились на пол, стояли, сидели. И к нам привезли Розу и Ирму. Я не ушла? Я что-то…

И. Вы находились в камере, не в лагере. Розу привезли в лагерь или в камеру?

Р. В лагерь. Кого же к нам в камеру поселили и мы его по очереди обогревали? Сейчас не вспомню уже.

И. И тогда вы стали верить в Бога.

Р. Да, вот посадили к нам женщину, и она наша, русская. Она сказала, зовите меня тетя Валя или как-то так. Потом утром мы проснулись, а она говорит: «Ну что, дочки, хотите верьте, хотите нет, но я верю в Бога». И вот она начала читать молитвы. А мы, кто хотел, становились на колени. Она рассказала, как молиться, и вот мы там молились. С тех пор я верю в Бога.

И. Вы упоминали, что вас пытали, допрашивая. Это было в тюрьме или в Равенсбрюке?

Р. Это было и в тюрьме, и в Равенсбрюке. Меня из тюрьмы отправили в Равенсбрюк, считая как партизанку. У нас из тюрьмы было много кого, кого к бауэру, кого куда отправляли. Потому что эшелоны с девушками из России и Украины шли полны битком набитые. Привозили в Германию, останавливали поезд, к этому поезду приходили люди, выбирали себе работников. Меня никто не выбрал.

И. Это как происходило?

Р. Из вагонов сказали «Weg!», мы вылезали, становились. Они ходили, эти бауэры, осматривали всех, смотрели силу и выбирали себе работников. Меня никто не выбрал, я была худенькая, маленькая. Отправили меня в концлагерь.

И. Всех, кого не выбрали, опять в эшелон и куда потом?

Р. Потом в тюрьму города Дрездена. Я из Дрездена попала в Равенсбрюк. Нас били, ой. И иголки были, и все.

И. То есть вас продолжали допрашивать?

Р. Да, я шла партизанкой. Я же пошла как бы в разведку и попалась, поэтому я была партизанкой.

И. А когда вы ходили в разведку, вы собирали информацию…

Р.