Пружина для мышеловки - Александра Маринина

Ничего страшного, завтра он снова пойдет в магазин и купитпродукты и выпивку. Для такого дела не жалко. Ну надо же, какая встреча! Одно кодному, сплошные удачи.

* * *

Уже и Восьмое марта наступило, а я так и не понял, что жетакое мне «жмет» в мозгах, на которых, как на ноге в неудобном ботинке,буквально мозоль натерся. Перед Восьмым марта у меня работы невпроворот, потомукак мошенники и воры не спят, бдительно следя на всяческими праздниками,которые поднимают настроение и притупляют осторожность у доверчивых людей, особенноу женщин и особенно у пожилых. На Новый год, День Защитника Отечества, Восьмоемарта и День победы принято дарить подарки и поздравлять пенсионеров иветеранов, вот они и ходят, эти сволочи, по квартирам, представляютсякаким-нибудь комитетом, фондом, благотворительной организацией или на худойконец собесом, а после их ухода люди недосчитываются денег и ценностей, есливообще живыми и здоровыми остаются, тьфу-тьфу-тьфу, не приведи Господи. Так чтопериод от 20 февраля до 10 марта у меня всегда напряженный, я не ленюсьсочинять, печатать на собственном принтере и разносить по квартирамлисточки-«напоминаловки» с просьбой не быть излишне доверчивыми, беседую спотенциальными жертвами, взывая к их здравому смыслу и умоляя не открыватьдверь незнакомым людям. Мерзкий мозоль хоть и натирал мозги, но обращать нанего внимание мне было некогда.

Все-таки мои усилия даром не пропали, и в этот раз (впервыеза последние годы!) праздники на моем участке прошли без происшествий. То естьпьяные драки, конечно, случились, и семейные дебоши тоже, куда ж без этого, тозато не было ни одного обманутого доверчивого пенсионера. Уже хорошо.

Одиннадцатого марта я перевел дух и с удивлением понял, чтосегодня суббота. И именно в эту субботу у меня нет приема граждан. Посему я,предварительно позвонив и получив приглашение, купил букет цветов и отправилсяк Майе Витальевне Истоминой поздравлять ее с прошедшим праздником и благодаритьза чудесную встречу в клубе, которая состоялась пару недель назад и вызвала умоих любимых стариков самые горячие отклики и просьбы как можно скореепригласить писательницу выступить еще раз, потому что еще очень многоинтересного осталось нерассказанным. Ну и, само собой, я собирался задать ейнесколько вопросов о «больничных» периодах жизни Елены Шляхтиной. Вообще-то этоне мое дело, пусть бы Мусатов сам во всем этом ковырялся, речь все-таки идет оего отце, а не о моем, но мне уже стало интересно. В конце концов, именно я,читая материалы о самоубийстве Шляхтиной, заметил несостыковки в истории со здоровьемзагадочной работницы кондитерской фабрики «Красный Октябрь». И еще меня грызнепроясненный вопрос с братом Шляхтиной, который у нее якобы был и которыйякобы тоже покончил с собой в результате якобы имевшегося у него психическогозаболевания. Истомина, вспоминая о своей подруге, о брате умолчала, а ведь онане могла о нем не знать, ведь со Шляхтиной она общалась несколько лет. Почемуже Майя Витальевна не сказала о нем ни слова? Тоже что-то скрывает? Илиследователь из Прокуратуры СССР так расстарался в своих фантазиях, что дажепсихически больного брата-самоубийцу выдумал, чтобы смерть Елены казаласьсовсем уж естественной и, более того, неизбежной?

– Да вы что!– от удивления Истомина даже снялаочки.– Не было у Лены никакого брата. За семь лет я от нее ни о какомбрате не слыхала. С чего вы вообще взяли, что он был? Кто вам сказал такуюглупость?

Я объяснил, откуда это взял, и задал следующий вопрос:

– А о том, что мать Елены страдала психическим заболеваниеми регулярно лечилась в стационаре, вы тоже не слышали?

– Нет,– она покачала головой.– Но это можнодопустить.

– Почему?

– Мало кто будет рассказывать такое о своих родителях. Дажесейчас. А уж в те времена – тем более. Так что если это действительно было таки Лена об этом не рассказывала, ее можно понять. Но зачем ей было скрывать, чтоу нее есть брат? Что в этом постыдного? Нет, не понимаю. Впрочем, если браттоже был болен, тогда… Ужасно,– она снова надела очки и грустно повторила:– Ужасно. Бедная девчонка. Иметь родных, о которых стыдишься рассказывать иделаешь вид, что их совсем нет,– горькая участь. Теперь я понимаю, почемуона была такой скрытной. Она просто привыкла молчать, не рассказывать о себе,дозировать информацию, чтобы разговор не зашел о ее семье.

Майя Витальевна твердо стояла на своем: о брате Шляхтина непросто не говорила – даже не упоминала о его существовании, и я так и не понял,кто на самом деле был более скрытным, ее подруга или она сама. Ладно, здесьничего не прояснилось – пойдем дальше.

– Майя Витальевна, давайте вернемся к тем периодам, когдаШляхтина жила у вас. Вы уверены, что она каждый день уходила на работу?

– А куда же ей было уходить? Будильник я ставила на семьчасов, мне нужно было в институт, потом на работу. Лена вставала вместе сомной.

– И уходила вместе с вами?

– Когда как. Иногда мы уходили одновременно и вместе шли кметро, потом разъезжались в разные стороны, а иногда она убегала пораньше, еслия долго копалась. Такого, чтобы я уходила, а она оставалась дома, не было ниразу, насколько я помню. А откуда у вас сомнения, Игорь?

– Да дело в том, Майя Витальевна, что Шляхтина бралабольничный, своим подругам по общежитию говорила, что болеть будет у вас,потому что вы за ней ухаживаете, когда ей нездоровится. И на работу невыходила.

– Не может быть!– она снова сняла очки, удивленнопосмотрела на них, снова не понимая, что это за игрушка у нее в руках, и опятьводрузила на нос.– Как это так? Ходила она на работу. Может быть, у неебыла еще какая-то подруга, к которой она уходила болеть? Вы проверьте. Потомучто у меня она была совершенно здорова. Настроение, конечно, бывало разным,чаще плохим, но это для нее обычно… Она в целом была такая… мрачноватая,тяжелая. И юмор у нее был специфический, черный. Но на здоровье она никогда нежаловалась, иногда, правда, просила какую-нибудь таблетку от головной боли, нопокажите мне человека, у которого никогда не болит голова?

В принципе это все можно было бы проверить, если бы непропасть в тридцать лет… Глупо надеяться, что память сохранит такие мелочи. Навсякий случай я спросил. Ну а вдруг?

– Нет, конечно, я не помню. Хотя, погодите-ка,–Истомина оживилась,– я точно помню, что однажды на тот период, когда Ленажила у меня, попал день моего рождения. И я его не отмечала.

– Даже так? Почему?

– Она была какая-то особенно мрачная, казалось, у нее надуше черным-черно, разговаривала со мной сквозь зубы, будто я у нее сто рублейукрала. Ну и я подумала, что… в общем, некстати будет звать друзей домой ипраздновать, раз ей так плохо. Я даже не напомнила ей, что у меня деньрождения, промолчала.

– А когда у вас день рождения?

– В ноябре, семнадцатого.

– В каком году это было?