Медвежья злоба - Валерий Петрович Кузенков

Но тут же все вспомнил. Собравшись с силами, набрал в шапку воды и одел на голову. Стало чуть полегче. И тут же вновь пришла боль в ногах. Вцепившись в сапог пальцами, стал тянуть его изо всех сил и наконец с огромным трудом снял сначала один, затем другой вместе с портянками и носками. Ноги выглядели страшно: распухли, почернели.

– Отчего со мной такое? Наверное, от морской воды, которую пить нельзя. А что тогда пить? Нечего. И есть нечего. А жить надо. И собаке моей жить надо. Только зачем это ей? Я помру, и она помрёт. А может, я и протяну ещё? Ведь вот оно – сырое мясо!

Руки Петра задрожали. Он медленно нащупал весло и крепко его сжал. В эго время Жучка открыла глаза, и взгляды их встретились. Собака всё поняла, оскалилась, зарычала.

– Нет, весло слишком лёгкое, чтобы им убить. Да и промазать могу.

Отложив весло, он потянулся к Жучке. Она попятилась, и тут Пётр в полупрыжке навалился на неё, придавив ко дну лодки. Жучка заскулила, извиваясь веем телом, попыталась укусить хозяина. А он уже нащупал горло собаки и стал давить всё сильнее и сильнее. Она захрипела. И тут к этому рычанию добавился ещё один звук: «Вжик, вжик, вжик…»

Пётр отпустил собаку, и вместе они посмотрели вверх. Там, в небе висела большая оранжевая машина, и её винты резали воздух с этим самым звуком: «Вжик, вжик, вжик…». Вертолёт как будто даже покачался в воздухе, давая понять, что их видят и скоро спасут.

Жучка кое-как села и, задрав морду, протяжно завыла, а Пётр, вытирая рукавом слёзы, шептал:

– Прости меня, Господи…

Плавание по холодному весеннему морю не прошло для Петра Петровича и его собаки даром. Пока охотник лечился в районной больнице, Жучка померла. Сильно помял её тогда в лодке хозяин. А Пётр Петрович с тех пор и зимой, и летом ходит только в валенках – ноги мёрзнут постоянно. Собак он больше не держит, в тайгу на промысел не ходит. Работает сторожем при госпромхозе. Часто разговаривает сам с собой, и все поселковые считают, что после того плавания у него что-то произошло с головой…

За изюбрем

Контора государственного промыслового охотничьего хозяйства была построена чуть в стороне от основного посёлка, ближе к таёжным сопкам, у подножия которых текла река.

– Тут на берегу место что надо, – сказал директор госпромхоза, назначенный во вновь организованное хозяйство. – Нужно строить!

И через пару месяцев здание конторы было готово. Это было давно. Но с тех пор в промхозе, куда Сашка прибыл по направлению из института на производственную преддипломную практику, ничего не изменилось. Тот же посёлок, та же река и те же сопки, покрытые лесом.

Только здание конторы состарилось. Брёвна, из которых оно сооружалось, из золотисто-жёлтых превратились в чёрно-серые с широкими трещинами на торцах. Крыльцо конторы накренилось. Но зато на задворках появился свежепостроенный вагончик-балок с лесенкой и скрипучей входной дверью, односкатная крыша которого светилась серебром на ярком осеннем солнце. Внутри балка – стол, пара пиленых чурок вместо стульев и нары. Была и железная печь, за несколько минут наполняющая теплом всё помещение.

Это для Сашки немаловажно, ведь в балке он жил со дня прибытия в посёлок. А на дворе сентябрь и по ночам холодно. Уже с неделю лужи на улице под утро покрывались ледяной коркой, а жёлто-зелёные листья росшей рядом с конторой рябины – серебристым инеем. Вот и сегодня, выйдя из балка на улицу, Сашка поёжился от холода.

«Хорошее в Сибири бабье лето. Солнце светит, а не греет, – подумал он, глядя на сопки. – Вот красотища!»

Вдруг со стороны сопок донёсся рёв, похожий на мычание домашнего быка, только с более высокими нотами и очень громкий.

«А что там может бык делать?» – в первую секунду задумался Сашка. Раньше таких звуков он не слышал. Рёв повторился.

«Во даёт! И чего ему неймётся? – И тут до Сашки дошло. – Это же олень. Самец. Гон-то у него в разгаре».

Сашка весь превратился в слух. Призывные звуки самца-изюбра будоражили кровь студента-охотоведа.

«Ищет соперника, чтобы подраться. Посмотреть бы на это…»

– Ты что задумался? – вывел Сашку из оцепенения голос директора.

– Извините, Василий Васильевич, оленей заслушался. Уже с час на сопках ревут. Вы послушайте!

– Ты лучше в банок иди. Сидишь на холоде в одной рубахе. А изюбри на этих сопках много лет ревут. До нас ревели и после нас будут. Природа!

– Посмотреть бы на них. – Сашка улыбнулся.

Директор на минуту задумался, словно вспоминал что-то.

– Ты, студент, одевайся и ко мне в кабинет приходи. Дело есть. – Василий Васильевич повернулся и зашагал в контору.

Уже через десять минут Сашка был у директора. Тот, разговаривая по телефону, жестом указал на стул. Сашка присел.

– День один прошу. Не месяц же. Не могу, съезжу в тайгу и сразу назад, – говорил в трубку Василий Васильевич. – Вот и хорошо! – наконец подвёл он итог разговора. Посмотрел на студента. – Ну, Сашок, слышат, что я тут говорил?

Сашка кивнул.

– Это я у своего начальства отпрашивался в тайгу съездить. Добро получено. Так что хочу я с тобой в сопки скататься. Изюбрей глянуть, а если повезёт, то и добыть одного. Лицензия в кармане. Одобряешь?

У Сашки от услышанного перехватило дух.

– Да я всегда готов, – выговорил он. – А когда?

– Сейчас и поедем. Дам кое-какие указания в конторе, лошадей седлаем – и в тайгу.

– Лошадей? – Сашка удивился. – А я никогда на них не ездил.

– Научишься. Как говорят, не боги горшки обжигают. – Директор встал из-за стола.

– На всё про всё тебе полчаса. Хватит?

– Еще бы! – Сашка пулей вылетел из кабинета.

– Ружьё и патроны не забудь, – услышал вдогонку.

Сашке на сборы хватило и двадцати минут. Одежда, рюкзак, кое-что из еды, ружьё и патроны. Ещё минута – и Сашка вновь у дверей госпромхозовской конторы. Он знал, что в этот период робкие в течение года самцы оленей превращаются в злых зверей с налитыми кровью глазами. В эти дни возбуждённые быки-рогачи обламывают рогами стволы молодых деревьев, ломают ветки, бьют копытами землю. И их острые рога готовы пронзить любого соперника. Рёв оленей, особенно в горах, слышен за несколько километров. Вздохи самцов-рогачей то и дело сменяются протяжным мычанием.

В период гона одинокие самцы занимают в тайге определённые участки леса, иногда одни и те же из года в год. Вытоптанные ими площадки в лесу, лишённые растительности и пахнущие оленями, охотники называют «точками».