Кошмарная практика для кошмарной ведьмы - Анна Замосковная

Кровать взвизгивала от резких движений. Похоже, Саги был не против. Я цеплялась за него, ощущения были другими, чем на столе или четвереньках, – более медленными, что ли? И жарко волнительно было под тяжестью сильного тела. Я, зарываясь пальцами в волосы Саги, отчаянно прижимала его к себе, двигалась навстречу, закусывая губу, чтобы не орать ему на ухо.

Не орать было тяжело – меня всю переворачивало, выгибало и перетряхивало от каждого толчка. Опираясь на локоть, продолжая размеренно вдавливать меня в протяжно скрипевшую постель, Саги провёл пальцем по моим губам, размыкая, порывисто шепча:

– Кричи.

Ну это пожалуйста! Дикий скрип постели утонул в моих стонах. Дыхание Саги обжигало висок, внутри было горячо и хорошо, пальцы и ноги рефлекторно сжимались.

– Кричи.

Толчки участились, стоны превращались в короткие вскрики, и в груди вибрировало. Дыхания не хватало, я снова цеплялась за плечи Саги, погребённая под ним.

«Кровать развалится…» – мысль сгорела в удовольствии очередного толчка. Но ощущение угрозы падения осталось. Каждый стон дерева напоминал, распалял предчувствием страшного – и сильнее хотелось отдаться ощущениям. Я захлёбывалась криками, и по телу побежали волны горячих спазмов, ослепляя и оглушая.

Замедлившись на несколько мгновений, Саги продолжил двигаться. Каждое прикосновение, давление – всё отдавалось пугающе острым возбуждением, казалось, я сойду с ума от резкости ощущений. Сердце сбивалось, навернулись слёзы. Саги содрогнулся, рыча мне в ухо, – я облегчённо выдохнула. Когда слишком хорошо – это тоже может пугать.

Тёплая пульсация сошла на нет, Саги потянулся в сторону, но я крепче обхватила его за шею:

– Полежи так, пожалуйста.

– С удовольствием, – прошептал он.

Истома растекалась по мышцам. Я дрожащими руками провела по плечам Саги – все во влажных выпуклостях царапин. Внутри похолодело:

– П-прости.

– Ничего страшного, – прошептал Саги, поглаживая меня по макушке. – Всё хорошо.

Под ним действительно казалось, что всё хорошо. Всё-всё. Я прижалась губами к ключице. Разгорячённая кожа пахла приятно, глухой перестук наших сердец сливался.

«Он же гомункул, всего лишь гомункул», – тревога, почти ужас, тянула меня прочь, спрятаться, не чувствовать этого тепла…

– Всё образуется, – пальцы Саги путались в моих волосах, губы мягко касались лба, виска.

Глухой частый стук наполнил дом:

– Ту-ду-ду-ду-дук. Ту-ду-ду-ду-дук. Ту-ду-ду-ду-дук!

Саги приподнялся на руках, и волосы соскользнули с плеч, скрывая лицо тенью, прорезанной отблесками татуировок. Кончики прядей щекотно касались моих скул.

– Ту-ду-ду-ду-дук. Ту-ду-ду-ду-дук. Ту-ду-ду-ду-дук. Ту-ду-ду-ду-дук.

Освобождённой от приятной тяжести груди стало холодно, в сердце разверзлась пустота.

Метнувшись в сторону, Саги набросил на меня одеяло:

– Быстро приведи себя в порядок. В купальне в печи стоит ведро, вода ещё тёплая, – он схватил со стула чёрный балахон и, на миг показав густо иссечённую царапинами спину, вышел в коридор.

Там, на улице, продолжали стучать всё отчаяннее. «Ту-ду-ду-ду-дук», – переполнило дом.

Я села. В груди нестерпимо тянуло, пальцы немели.

– Ту-ду-ду-ду-дук. Ту-ду-ду-ду-дук!

Минуты тянулись – слишком длинные, мучительные и в то же время быстрые.

– Ту-ду-ду… – оборвалось в тишину.

Стало тихо-тихо, до ломоты в висках.

Тягостная, пронзительная тишина. Её разбили торопливые шаги – всё ближе, ближе, совсем рядом. В темноте проёма выбелилось лицо Саги, он стиснул косяки, почти повис на них. Но голос звучал ровно:

– Зомби подошли к городу. В них опознали жителей одной из южных ферм.

Сердце пропустило удар. Пересохло во рту. Я тяжело сглотнула и… бросилась под кровать.

Добравшихся до города зомби – слава хранителям стихий – стражники упокоили физически. Три потрёпанных тела с простреленными черепами и свёрнутыми для надёжности шеями вереницей лежали на влажной от росы дороге. Между ними и воротами треногая жаровня чадила травяным сбором для очищения воздуха от тёмных эманаций. Как мёртвому припарка, по правде говоря, но людей успокаивало.

В блеклом утреннем свете на неподвижных телах виднелись трупные пятна и следы более сильного разложения.

«Пусть это будет иллюзия из-за плохого освещения, грязи, пусть они будут свежими, – я стиснула поводья. – Пусть обойдётся». Но сердце холодила обречённая уверенность: мертвецы будут «старыми».

Как и те, что попались мне на дороге.

Как мёртвые в выселке Жаме, двое из которых за несколько часов до этого были вполне бодрыми и живыми.

Щёки, не согреваемые отхлынувшей кровью, мёрзли.

– Ты в порядке? – спросил Базен.

Вздрогнув, я перевела взгляд на его постаревшее от усталости лицо и глухо спросила:

– Катель?

– Не нашли, – Базен отрицательно качнул головой, и серый иноходец под ним переступил с ноги на ногу.

– Не вижу смысла в моём присутствии, – визгливо напомнил Вьен. – Я мог бы проверить всё днём.

Его руки, сжимавшие поводья пегой кобылы, тряслись, на бледном до серости лице блестели капли пота. Господин следователь, похоже, боялся сильнее меня. Ему бы нервы подлечить.

Трое крепких стражников, обогнув жаровню и трупы, выехали на дорогу. Вьен неловко попятился, и Базен преградил ему дорогу, опустил ладонь на револьвер:

– Нужны все маги, какие есть в нашем распоряжении.

Ссутулившись, Вьен тревожно покосился на меня, зашлёпал покрытой испариной губой, но промолчал.

– Вперёд, – Базен мотнул головой на арку ворот.

Вздохнув, я въехала под свод – коротким эхом отразился цокот Рыжика – и вынырнула из города.

Мертвецы были в трупных пятнах. Я отвернулась.

Кони стражников перебирали крепкими ногами, шкуры лоснились. Хорошие кони, доспехи с медными пластинами и клёпками защитных амулетов, молодые мужчины все как на подбор плечистые – похоже, стражники из лучших.

Сзади зацокали копыта: Базен вёл кобылу нахохлившегося Вьена в поводу, тот покачивался в седле, словно примеряясь упасть. Следом ехали пять стражников в кожаных доспехах.