Полцарства - Ольга Покровская

Он не успел договорить. Наотмашь распахнулась дверь кухни, и хозяйка, сдув с лица чёрную прядь волос, сказала:

– Здравствуй, Жень! Илья Георгиевич, вы извините, я попозже вас позову. А пока у нас дело.

Старик, смутившись, торопливо отступил к двери.

– Сонечка, и коренья, коренья – прямо сразу туда кинь, всю горсть! Там на блюдечке, я приготовил…

Софья закрыла за стариком вертушку замка и, не сказав гостю ни слова, возвратилась к плите.

– Я к тебе. На минутку буквально… – заговорил Курт, робко входя на кухню.

– А я думала, к Асе! – Софья высыпала в бурлящую кастрюлю приправу из блюдца и, упёршись ладонью в бок, прямо поглядела на визитёра. Но уверенный жест не скрыл положения дел. За время, что Курт не видел Софью, она поникла как-то слишком заметно. Ушёл из глаз деловой прицел, и плечи как будто стали уже. – Ладно, садись, а то тебя не обойдёшь, мешаешься на ходу! – велела она, кивнув на стул, и взялась резать нитки, связывавшие пучки зелени.

Курт послушно сел и снизу вверх взглянул на Софью. Он подумал: пожалуй, и не придётся ничего говорить. Сейчас она отлупит его этой зеленью по щекам, и покаяние свершится само собой.

– Пришёл узнать, как я себя чувствую? – спросила Софья, кроша на доске кинзу, петрушку и лук. – Так вот, мне хреново. Мне очень страшно! Такой ответ устраивает?

Курт, замерев, следил за больше отчаянными, чем энергичными движениями Софьиных рук. После зелени в дело пошли помидоры.

– Хочешь знать, жалею ли я, что ввязалась за одного поросёнка? – продолжала Софья, стирая тыльной стороной ладони отлетевшие на щёку красные брызги. – Да! Очень! Но как представлю вашу милость в местах не столь отдалённых, то сразу перестаю жалеть. Я поступила правильно! – почти выкрикнула она. – И Саня так считает. К тому же героизм мне идёт! Согласен? – И, обернувшись к потрясённому гостю, продемонстрировала ему своё бледное и худое, с тревожными глазами и резкой складкой между бровями лицо.

– Соня, я верну тебе долг! – тихо сказал Курт.

– Обойдусь. У меня есть близкие. Я не одна! – бросила она и, подхватив доску, счистила помидоры в кастрюлю с ароматной гущей. – Кофе я тебя угощать не буду, извини! Можешь к Илье Георгиевичу зайти. Кофе, чай – это он всегда на ура, с кем угодно! – Софья помолчала и, резко обернувшись, прибавила: – Если ещё есть вопросы – слушаю!

Без толку было напоминать Софье, что он не задавал ей вопросов. Лучше попросить прощения и уйти. В конце концов, разве не затем он пришёл? Как раз затем! Совершить эту самую пошлость – сказать «прости» человеку, который пойдёт за него под суд. «Прости!» – и ты свободен!

Курт поднялся со своего места и, грустно вытянув руки по швам, сказал тихо и как будто с упрёком:

– Соня, я ведь тебя люблю. Всё остальное – это так, просто необходимость выживания. А тебя я люблю. И если с тобой что-то пойдёт не так, я всё исправлю. Ты меня знаешь – я найду выход!

Софья взметнула брови, готовясь высмеять наглого манипулятора, как вдруг что-то сорвалось. Её лицо вместо гордой насмешки выразило страдание.

– Прости меня, – смиренно кивнул Курт и шагнул к двери.

– Нет! Подожди! – крикнула Софья. – Подожди. Оставайся, поговорим! Мы с Ильёй Георгиевичем делаем чахохбили по рецепту его грузинского друга. Сейчас позову его, и все вместе попробуем! – сказала она и порывисто протянула руку – удержать гостя.

– Чахохбили я не заслужил, – качнул головой Курт и, не смея больше взглядывать на Софью, вышел.

От вранья его прошиб пот. Он и сам не знал, как пришло ему в голову вместо просьбы о прощении ляпнуть такое! Должно быть, виной была приобретённая за последние недели свобода. От души, с барского плеча, ему захотелось подарить Соне радость – и он запросто позволил себе эту прихоть. Будем надеяться, она не отнесётся к его признанию всерьёз…

И все-таки через стыд Курт ощущал блаженство пройденного этапа. Он сделал то, чего боялся, – посмотрел в глаза человеку, которого подвёл и обманул. Он видел беду в его лице, принял сначала его справедливое презрение, а затем великодушное прощение – и теперь мог жить и действовать дальше.

Когда он вышел от Софьи, на улице стал подниматься ветер. По прогнозам в ближайшие сутки к Москве должен был подойти холодный циклон. Он надвигался свежими порывами, и где-то в неведомых землях вместе с этим циклоном уже был отправлен навстречу Курту белый кораблик Случая.

Не досталось Асе субботним утром нежного кофе с молоком. Софья истратила весь пакет Серафиме на кашу, пришлось пить чёрный. От чёрного этого вкуса Ася почувствовала себя деловой, взрослой, оторвала от Софьиной пачки стикеров листок и, устроив его на столе, между чашкой и тарелкой, сдвинула брови: так-так, какой у нас на сегодня план?

А вот такой: днём подряд две группы. С одной рисуем кувшин с тюльпанами, с другой, где только дамы, – кошку на окошке. Зато вечером долгожданный концерт, Лёшкина «трубка мира» – Моцарт! Супруг велел быть на «Маяковской» в шесть с четвертью. Между этими двумя жёстко запланированными отрезками времени была ещё пара часов, которые Ася собиралась потратить на приют. Нужно было завершить последние приготовления в шахматном павильоне, повесить на дверь афишку с весёлым приветствием, помочь Пашке прогулять собак и прочее.

Так ничего и не написав на листке, Ася посмотрела на телефоне погоду и нахмурилась. Разобравшись с талой водой, солнечная весна отбывала сегодня вечером. На смену ей по экранчику телефона плыли одинаковые круглые тучки с косым дождём и красной стрелкой лихого восточного ветра. Под утро ноль. Эх, завтра пусто будет в парке!

Накануне шахматный домик был обустроен к приёму Асиных маленьких учеников. Оттащили в здание спортбазы неуместный диванчик, убрали чашки с чайником, развесили по стенам рисунки – получилась студия. А яркая афиша давно уже притягивала взгляды у входа в парк. За прошлую неделю на указанный в афише телефон Аси позвонило не меньше дюжины мам и бабушек – уточнить, действительно ли будут бесплатные занятия?

Достав из шкафа в спальне серо-голубое трикотажное платье с вышивкой цвета салата – весеннее! – Ася глянула мимоходом в окно. В солнечной мути улицы все далёкие окна перепутались, слились друг с другом и сияли расплавленным золотом утра. «Солнышко, подержись, потерпи до завтра!» – собираясь, просила Ася. И, назло прогнозу, отправилась на работу в лёгких туфлях и платье, зонт оставив висеть в прихожей.

В небольшой промежуток между работой в студии и музыкальным вечером с Лёшкой Ася, как и планировала, помчалась в приют. Метров за пятьдесят до цели, в глуши орешника, она расслышала волнение в собачьем загончике – глухое и смурное, как начало народного бунта. Гурзуф взлаивал с подвыванием, тявкали Чуд и Щён, хрипло возмущалась Нора-эрделиха. Почуяв бесприютный дух беды, Ася побежала бегом. На лету зацепила о ветку платье.

И действительно, была беда! Подробности случившегося Асе рассказала Наташка. На мудрого многострадального Джерика, бессменного приютского сторожа и доверенное лицо Пашки, напал человек из числа догхантеров. Он приехал на велосипеде, пшикнул в старого пса из газового баллончика и нанёс несколько ударов. Когда на скулёж прибежал Пашка, оказалось, что обе задние лапы повреждены.