Западня Данте - Арно Делаланд

Лишь одна мысль не давала Джованни покоя: глубокое сожаление, что он был так слеп. Все были слепы, даже Пьетро Виравольта, несмотря на все продемонстрированные им недюжинные таланты. Смогли бы они предотвратить смерть Лучаны? Этот вопрос непрестанно мучил сенатора и питал его скорбь, слишком глубокую и переставшую быть секретом для окружающих. Скорбь, причиняющую такую неизбывную боль, какую мало кому доводилось испытать. Конечно, задним числом восстановить всю эту жуткую картину было куда проще. Но неужели они не могли быть менее наивными? Как Викарио и его присным удавалось все это время просачиваться сквозь ячейки сети? И сколько Огненных птиц еще осталось? Достаточно, чтобы сформировать тайный кабинет, который продолжит скрытно плести чудовищные заговоры? Теневой сенат, незаконный Совет сорока, Уголовный суд Дьявола? Ответа у Джованни не было. Но мысли об этом не покидали его ни на секунду. Как и воспоминания о прелестном личике Лучаны. Он воскрешал в памяти ее улыбку, нежные слова, слетающие с дерзких губ, то ласковых, то развратных. Эта развратность весьма огорчала Джовапни, хотя и привязывала к очаровательной соблазнительнице. «Ах, Джованни… Знаешь, что мне нравится в тебе больше всего? Твоя вера, что ты спасешь весь мир». Весь мир! Вот уж действительно! Он не смог спасти даже ее, Лучану… Джованни сжал кулаки с такой силой, что костяшки побелели. Потом спохватился, но ярость продолжала кипеть. Конечно, она принадлежала и другим мужчинам, постоянно заставляла его страдать, обдавая то жаром, то холодом. Но некоторые вещи были только для него. Он помнил это нежное личико, разрумянившееся от наслаждения. Джованни, Джованни… Конечно, она немножко притворялась. Но он мог ей довериться, мог с ней разговаривать. И спокойно засыпать на ее груди. Она давала ему всс го, о чем он всегда мечтал. До такой степени, что однажды лаже сказала ему смеясь: «Ох, Джованни, мой сенатор! Можно подумать, что вы ищете свою мамочку!..» Да, ради нее и только нее одной он смог бы предать республику. Ради обладания женщиной, свободолюбивой по своей природе, неспособной подчиниться чьей-то воле после неудачного брака и вечно ищущей любви, в которую едва осмеливалась верить. Женщиной, которая отдавалась, но при этом оставалась свободной. Ради нее Джованни смог бы предать, если бы она захотела… Но Викарио? Он-то почему пошел на измену?

Ради власти. Исключительно ради власти.

Ради жемчужины Адриатики и имперского величия…

До того, как отправленные в Канареджо солдаты вернулись, и до ухода Виравольты, они заперлись с Пьетро, Пави и Советом девяти, чтобы разработать диспозицию полицейских в разных кварталах Венеции на время празднования Вознесения с учетом передвижений дожа. Агентам, пока суд да дело, велено было утроить усилия по поискам Викарио и фон Мааркена. Поговаривали, что австриец может уже быть в городе. Возможно ли такое? «О да! — думал Джованни Кампьони, совершенно в этом убежденный. — Вот уж что не вызывает никаких сомнений… Ренегат наверняка здесь, чтобы лично присутствовать при вымечтанной победе… Зарылся в каком-нибудь темном углу, как гадюка в норе. И готовится выстрелить из главного калибра! Но игра еще не закончена, фон Мааркен, уж поверь мне! Далеко не закончена!»

«Нет, ничего еще не закончено», — твердил себе Джованни. Но что он делает посреди ночи на обдуваемом всеми ветрами кладбище Дорсодуро?

Потому что именно здесь он и находился. И, постоянно прокручивая в мозгу последние события, поглядывал по сторонам, сжимая в руке факел и пытаясь хоть что-то рассмотреть в окружающей его темноте. Сенатор начал мерзнуть, несмотря на подбитую горностаем мантию. Если, конечно, охватившая его дрожь не следствие растущей тревоги. Он сунул руку в перчатке под мантию, вытащил записку и внимательно ее перечитал.

«В шестом же круге, что ересиархов,

Мы подошли к окраине обвала.

Где груда скал под нашею пятой

Еще страшней пучину открывала.

И тут от вони едкой и густой,

Навстречу нам из пропасти валившей,

Мой вождь и я укрылись за плитой

Большой гробницы, с надписью, гласившей:

«Здесь папа Анастасий заточен,

Вослед Фотину правый путь забывший».

Приди, сенатор, — час уж возглашен

Назначенный. Часы двенадцать били.

Приди же к той, в кого ты был влюблен,

К могиле той, что так тебя любила.

Последний дом, Лучаны смертный дом

Сальестри. И увидишь — там, в грязи,

Подарок для тебя уготовлен.

Но будь один. В полночный час приди,

Будь для Лучаны духом укреплен.

Вергилий».

Эта записка по стилю полностью совпадала с той, что получил в свое время Виравольта. Этот Вергилий, о котором упоминал Пьетро, — один из той поганой троицы врагов или это очередное прозвище какого-нибудь Викарио с тысячью лиц? И в этой записке сенатору предлагалось пойти туда, где похоронили останки бедной Лучаны. И вот он тут, на кладбище, рядом с крошечным квадратиком травы, среди тысяч хаотично стоящих стел, обдуваемых ледяным ветром, от которого Джованни пробирала дрожь, а огонек факела трепетал так, что грозил погаснуть. Записку сенатору передал какой-то носильщик, когда Кампьони собирался вернуться к себе на виллу возле Кад'Оро. Джованни Слишком поздно среагировал и не успел схватить таинственного гонца. Приглашение прийти на могилу Лучаны было на редкость жестоким, но совсем не удивило. Вот уж поступок в стиле их врага. «Есть у Лучаны Сальестри для вас еще подарок». Что бы это могло быть? Конечно, Джованни понимал, что это ловушка. Разве не таким же способом Виравольту заманили посреди ночи в притвор базилики Сан-Марко? От сенатора требовали прийти одному. Надо же. Джованни, хоть и пребывал в расстроенных чувствах, все же не спятил. С согласия дожа он приказал тридцати агентам скрытно окружить кладбище. И надеялся, что эти ночные передвижения остались незамеченными противником. И тем не менее сейчас он ощущал за собой слежку. Словно взгляд Миноса, или этого Дьявола, произведшего столь сильное впечатление на Аркангелу, пронзал пелену тьмы и отслеживал каждый жест и каждое движение Джованни. Сенатор провел ладонью по взмокшему лбу. На самом деле он был приманкой. Пави со своими людьми затаились где-то рядом в темноте, готовые немедленно вмешаться. Но это как-то мало успокаивало. Однако Черная Орхидея еще не появился. Быть может, он в пути. А может, его «встреча» с Оттавио приняла скверный оборот…

Пави предложил заменить сенатора переодетым солдатом, но Джованни отказался, боясь, что подмену обнаружат слишком рано и шансы спутать Химере карты уменьшатся.

И теперь сенатору было не по себе.

Глубоко вздохнув, Кампьони двинулся по аллеям кладбища. До могилы Лучаны оставалось буквально несколько метров. Джованни даже не попрощался с ней после ее гибели в канале. Тело выловили и тихо захоронили на следующий же день. Джованни не смог присутствовать на похоронах, поскольку как раз в это время Совет десяти терзал его допросами, прежде чем он решился наконец собрать сторонников и доказать свою честность в глазах республики. Во время краткого визита на кладбище он увидел лишь черный гроб, один из тех, что грузили на скользящие по каналам похоронные гондолы. Последнее трагическое и простое пристанище для некогда обольстительного тела, неотвратимо стремящегося к вечному приюту. Джованни шагал, прислушиваясь к завыванию ветра и звуку своих шагов по гравию. Он все сильнее обливался потом и вздрагивал. Видимость ограничивал лишь скудный свет факела. Тяжело дыша, сенатор прошел еще немного, наклонился к одной из стел, двинулся дальше, чуть поколебался на пересечении аллей, повернул направо, прошел еще пару метров и наконец остановился.